Лицо Элизабет осветилось улыбкой.

— Я могу научить тебя.

— Хорошо, — согласился Джон. — Только никому не рассказывай.

Она посмотрела на него открытым и честным взглядом.

— Конечно. Это будет между нами. Как и все остальное.

Той ночью в тепле и уюте большой кровати они снова занимались любовью. Элизабет, освободившись от страха, что муж бросит ее, открыла в себе чувственность, о которой и не подозревала. Она льнула к Джону, обхватывала его руками и ногами и задыхалась от наслаждения. Потом они закутались в одеяла и уселись рядышком на кровати, любуясь глубокой синевой ночного неба и яркой белизной тысяч звезд.

Деревня погрузилась в тишину и покой; не горело ни одно окошко. Пустая безмолвная дорога на север, ведущая в Грейвсенд и Лондон, мерцала в свете звезд. Заухала сова, облетая поля на бесшумных крыльях. Джон потянулся к жилету, свернутому на сундуке у кровати.

— Хочу кое-что тебе показать, — негромко произнес он. — Пожалуй, это самое ценное из всего, что у меня есть. Возможно, ты сочтешь это глупостью, но если тебе понравится, то я подарю это тебе. — Пальцы Джона сомкнулись на одном из драгоценных каштанов. — Если нет, то с твоего разрешения я оставлю это себе. Вообще-то вещь не моя, мне отдали ее на сохранение.

Элизабет прилегла на подушку, разметав волосы, такие же каштановые и блестящие, как орехи в его кармане.

— Что это? — спросила она, улыбаясь. — Ты ведешь себя как мальчишка в школьном дворе.

— Для меня эта вещь драгоценна…

Джон вынул из кармана жилета сжатую в кулак руку, и Элизабет протянула раскрытую ладонь, ожидая, пока он разожмет пальцы.

— Таких только шесть штук во всей Англии, — сообщил Традескант. — Возможно, даже во всей Европе. И все шесть у меня. Если пожелаешь, один я отдам тебе.

Он опустил тяжелый орех, гладкий как камешек, на ладонь Элизабет.

— Что это?

— Каштан.

— Но он такой большой и круглый!

— Новый каштан. Купец уверял, что из ореха вырастет большое дерево. Вроде наших каштанов, но с цветками как у розы, а окрас — как у яблоневых лепестков. И в кожуре у него только один каштан, а не два, как у нашего, и кожура не колючая, а вощеная и зеленая, с несколькими острыми колючками. Купец продал эти каштаны за девять фунтов и получит еще восемнадцать, если из них вырастут деревья. Хочу отдать один орех тебе.

Элизабет вертела тяжелый каштан в руке. Коричневый и блестящий, он казался совсем темным на фоне ее мозолистой ладони.

— Давай я посажу его в саду.

Джон тут же поморщился, подумав о прожорливых цыплятах.

— Посади его в горшок и поставь где-нибудь на виду, — посоветовал он. — Почву хорошо перемешай с навозом. И добавляй воду в поддон, каждый день понемножку. Может, он вырастет для тебя.

— А ты не пожалеешь о своем драгоценном каштане, если он откажется расти?

Джон сомкнул пальцы вокруг ореха и нежно ответил:

— Он твой. Делай с ним что угодно. А вдруг тебе повезет? Может, теперь, когда мы женаты, нам повезет обоим.

Джон провел с женой в Меофеме целый месяц. Когда настало время возвращаться в Теобальдс, в их жизни появился целый ряд новшеств. У Элизабет на заднем дворе красовался миниатюрный регулярный садик, засаженный совершенно неподходящими друг другу растениями. Порей, свекла, морковка, лук росли за карликовой живой изгородью, сплетенной из ивовых прутьев и охранявшей сад от прожорливых цыплят. Традескант теперь умел прочитать и написать простой текст. Каштан был посажен в горшок, который стоял на подоконнике; над поверхностью уже показался бледный росток. А сама Элизабет ждала ребенка.