— Сейчас у меня будет пресс — конференция. А потом я разошлю обращение во все центральные газеты Европы, и Америки, обращусь за поддержкой к знаменитым певцам и артистам.

— Что ты творишь?! — шипит на ухо Сергей Сергеевич — Веверс нас убьет!

— И если после этого не увижу от полиции внятных действий — продолжаю я, игнорируя безопасника — Я прикую себя наручниками к ограде Елисейского дворца и не уйду оттуда до тех пор, пока ваш президент не призовет их к ответу.

Обвожу всех взглядом и жестко добавляю:

— Дело совести каждого из вас — поддержать меня и Эмиля Пино, или трусливо отступить. Но помните: завтра на месте Эмиля может оказаться каждый из вас. И я могу. И любой человек может. Потому что за дутую сенсацию эти выродки никого не пожалеют. Они и мать родную за тридцать серебряников продадут!

— Твари! Мало им сегодня ночью редакции разгромили!

Толпа начинает напирать, атмосфера гудит от напряжения.

— Погромы — это не выход. Молодежь сделала это скорее от безысходности. А вы можете продемонстрировать свою волю другим способом — организованным. Не мне вас учить, как заставить полицию считаться с собой — слышал, что парижские таксисты покруче нью-йоркских будут! Так докажите полиции, что у вас стальные яйца!

— Точно!

— Надо связаться с диспетчерами и объявить сбор у полицейского управления 16 округа! — пожилой таксист срывает кепку, бросает ее на землю — Пусть нам сначала расскажут, почему виновные до сих пор на свободе!

— А потом перекроем им весь 16 округ!

— Президент пусть сегодня тоже под домашним арестом посидит!

Сергей Сергеевич резко тянет меня за рукав, показывает на часы. Да. Дальше здесь теперь и без меня отлично справятся. Главное сделано: запал к пороховой бочке поднесен, и скоро в Париже рванет так, что ночные погромы властям пустяком покажутся. И пусть еще перекрестятся, что в Сорбонне сейчас каникулы — иначе я бы и студентов на баррикады вывел! Устроил бы им 68-й год…

Мы возвращаемся к машине, рядом тормозят все новые такси — радиосвязь у парижских таксистов налажена прекрасно. Сергей Сергеевич обеспокоенно наклоняется к моему уху:

— Витя, ты здесь хочешь устроить второй Кельн?

— Нет — я спокойно смотрю в глаза безопасника — Второй, сука, Сталинград.

Он осуждающе качает головой.

— Твоя кровожадность может привести к дипломатическим осложнениям…

— Они и так уже есть. Французские власти нагло проигнорировали убийство советской подданной, а наши дипломаты вместо того, чтобы выразить официальный протест на бездействие полиции, трусливо попрятали головы в песок. И ждут, не дождутся, когда мы с вами улетим в Москву, чтобы снова начать изображать здесь советско-французскую дружбу. Им даже перед убитым горем Александром Павловичем не стыдно.

— Послушай…

— Нет, это вы меня послушайте! — зло наставляю я на полковника указательный палец — Нельзя давать вытирать о себя ноги! Никогда. Ни при каких условиях. Чтобы не случилось. В любой стране мира — жизнь советского гражданина должна быть священна и неприкосновенна! — рублю я воздух ладонью.

— И никак иначе. Позволим неуважение один раз — и о нас начнут вытирать ноги все, кому не лень. Докатимся до того, что гвинейские папуасы начнут нас считать ниже себя. А потом и африканские макаки.