И снова кадры из Парижа: показывают мое вчерашнее появление на месте аварии. На экране я выгляжу крайне подавленным, но как для прессы, картинка получилась просто идеальной — высокий светловолосый парень во всем черном и с белоснежными розами в руках. Правда, подавленным я выглядел ровно до тех пор, пока не прозвучали слова тупого журналиста о «несчастном случае». В этот момент у меня вдруг стало такое зверское лицо, словно я сейчас наброшусь на него и растерзаю в клочья. Очень удачно заснято, как я трясу перед людьми ненавистными газетами и журналами — только слепой не увидел названия. Обращение к людям на площади получилось тоже эмоциональным — не удивительно, что народ вечером погромы устроил.
Выступают медики скорой, полицейские, случайные свидетели аварии. Бесконечная череда коротких интервью с самыми разными людьми, и равнодушных лиц нет. Может, сами журналисты и рады бы уделять поменьше внимания гибели Веры, да только им деваться некуда — конкуренцию еще никто не отменял. Не напишешь ты — напишут другие. И снимут репортаж, и покажут в новостях. Все торопятся заработать на чужом горе, потому что летом таких сенсационных тем вообще мало — вся страна в отпусках.
— Видел уже новости? — в мой номер, постучав, заходит бодрый Сергей Сергеевич — Молодцы парижане, теперь на неделю разговоров будет только об этих погромах.
— Думаете, смерть Саттера на этом фоне пройдет незамеченной?
— А кому сейчас в полиции есть дело до безвестного самоубийцы из Клиши? Вот если бы они его под мостом Александра 3 нашли или на столбе у Елисейского дворца — тогда совсем другое дело.
— Ну, да… а сами американцы когда еще его схватятся…
— Если вообще схватятся — подмигивает мне Сергей Сергеевич — оно им надо, шум сейчас в Париже поднимать?
Убедившись, что со мной все в порядке, полковник командует мне: «Подъем!» и назначает время выезда. В половине девятого нас ждет в госпитале старший Трамп, чтобы провести в палату к своему непутевому сыну. Месье Робер Эрсан в это время будет помогать отцу Веры и посольским юристам с оформлением оставшихся документов. Потом у нас состоится большая пресс-конференция в посольстве, а вечером мы вылетаем в Москву. Там в ДК МВД все уже подготовлено к прощанию с Верой. Если не случится никакого форс мажора, то сегодня все пройдет именно по такому плану, но я уже боюсь загадывать — не знаешь, чего еще ждать от этих французов. Скорей бы домой вернуться, тошнит меня уже от мрачного, дождливого Парижа.
— Слушай, Виктор, может, снова японцев с собой возьмем к Трампу? — предлагает мне безопасник за завтраком — они с самого утра опять у ворот посольства снимают.
Вот же неуемные… спать-то они вообще ложатся?
— Можно, конечно, пообниматься с Фредом Трампом на камеру, чего не сделаешь ради общего дела — нехотя соглашаюсь я — Только нужно его заранее предупредить, чтобы он не удивлялся и не шарахался от меня.
— Сейчас предупредим и Трампа-старшего, и японцев по-тихому.
— А чего по-тихому? Там наверняка рядом с японцами кто-нибудь еще из журналюг отирается — пусть тоже «случайно» услышат про госпиталь, нам сейчас чем больше зрителей, тем лучше. Надо бы еще вбить клин между разными таблоидами — похвалить на пресс-конференции «хороших» и опустить ниже плинтуса «плохих».