Мои папа и мама гораздо храбрее меня. Они оставили дом, работу, взяли только пару узлов, да и то в основном мои вещи, и однажды ночью мы навсегда покинули Мантис.

До сих пор помню пряный запах ночи, когда мы уезжали — с примесью страха, неверия, надежды и облегчения. Я смотрела на темные стены городка, в котором прошло все мое детство и в котором могла пройти юность, и наряду с легкой горечью ощущала радость и ликование. Я сберегла свою честь! Пусть и такой ценой, но… не знаю, смогла бы я жить после прикосновений Кайла?

Скорее всего, нет.

А еще я помню, с каким восторгом смотрела на маму — такую хрупкую внешне, и такую сильную духом. Она родилась в этом городе, она безумно его любила, с ним были связаны все ее приятные воспоминания, но она оставила его, не задумываясь. Ради меня. Ради папы. Ради того, чтобы наша семья была вместе.

Мама сидела в телеге, глядя вдаль, а я, проводив взглядом стены города, смотрела на нее, и мечтала стать такой же сильной и способной пожертвовать чем-то очень дорогим ради семьи.

Глупая девочка, тогда я понятия не имела, что мечты имеют привычку сбываться!

Неправильные мечты, недосказанные, не сформулированные полностью, недодуманные, непродуманные, спонтанные.

Вот как моя.

Да, довольно скоро я поняла это, но… пока же телеги торговцев катились по темной унылой дороге, а я мечтала.

Мечтала быть смелой, отчаянной, мечтала о светлой, спокойной жизни на новом месте без стариков-извращенцев, о новых друзьях. В то время мне даже ребята старше на восемь-десять лет казались взрослыми, а Кайл был на добрый десяток лет старше моего отца. Хотя сейчас я понимаю, что пятьдесят — это и для простого человека не старость, не говоря о корри, но до сих пор мысленно называю бывшего папиного работодателя не иначе как извращенцем.

Из-за него мы вынуждены были сорваться в ночь, и ехать неизвестно куда. Лишь бы дальше, лишь бы скорее, и лишь бы никто не выдал. Мы не знали, станет ли он разыскивать нас, но папа все равно дополнительно заплатил торговцам за молчание, да и сошли мы на распутье, чтобы торговцы, если и захотели сказать где мы, а не смогли.

Помню, как мы втроем плелись по незнакомой местности, уставшие, или скорее измотанные, шустро прячась в придорожный лес, едва заслышав какое-то движение на дороге. Но погони не было, и на второй день пряток и перебежек мы немного расслабились, и зашли в ближайшее поселение, чтобы поесть нормально. Продукты, которые взяли с собой, заканчивались, да и не были уже свежими, к тому же, хотелось выспаться на кровати, а не на ветках в лесу.

Свою ошибку мы поняли практически моментально. Стоило только зайти в трактир, как внимание всех, кто там был, мгновенно приклеилось ко мне и маме. Мы были с дороги, пыльными и уставшими, но мужчин, которые нагло ухмылялись при взгляде на нас, не смущало ни это, ни то, что с нами был папа.

Его-то они и недооценили. Этой же ночью папа устроил нам всем побег, да еще в качестве морального ущерба мы прихватили с собой трех лошадей.

Стыдно не было. Было страшно, что нас догонят, на этот раз точно догонят, и тогда все! Ни от моей, ни от маминой чести не останется даже воспоминаний, а папа, наверняка, поплатится жизнью. Он-то никому из тех мужиков не приглянулся.