А тесть, Иван Максимович, маленький и сухонький, в круглых допотопных очочках на остром носу, был вообще знатоком всего. Он собрал приличную библиотеку. Зоя привозила ему толстые журналы, которых он ждал как манны небесной.

Неплохо разбирался он и в физике, и в астрономии. А уж про биологию и зоологию нечего и говорить. Много они дали своему внуку. Кажется, не меньше родителей.

Словом, не были они типично деревенскими жителями. Александр удивлялся – и откуда все это? Деревня по-прежнему сильно пила, подворовывала с колхозных полей «ничейные» урожаи – капусту, свеклу, морковь и горошек. Собирали все мешками, тащили, не стесняясь друг друга.

Тесть качал головой.

– И зачем они тащат! – восклицал он, стоя у окна и наблюдая за этими «непотребностями». – У всех огороды, земля! Разве крестьянин не может вырастить такую примитивную ерунду? Даже в наших краях рискованного земледелия? К тому же колхозное – почти всегда кормовое, невкусное, слишком крупное. А свое можно удобрить, окучить, полить. Зачем им свекла по килограмму? Гнилая картошка? Морковь длиной в руку? Нет, я не могу этого понять! – расстраивался он. – Ладно бы то, чего ты сам не можешь! А это… Позор!

Кажется, больше воровства он осуждал только лень и нежелание жить вековым крестьянским трудом.

Зоиных родителей, конечно, в деревне считали чудаками, звали презрительно – «интеллихенция»!

Зоя уговаривала стариков переехать в Москву. Но они отказывались. Да и в гости приезжали нечасто – «нам у вас трудно дышать. Да и где Илюша будет на каникулах? В городе мотаться, по подъездам курить?». Такие вот были у них аргументы.

Первым ушел тесть – взялся рукой за сердце, охнул и… легкая смерть. Теща, вернувшись с работы, решила, что он уснул, и не стала его будить. А когда, переделав все домашние дела, прилегла рядом, поняла, что муж уже остывает. Не испугалась, не заголосила, не бросилась к соседям. Просто легла рядом и обняла его, словно хотела согреть. Так пролежали они до утра. А потом она поднялась и пошла на почту – звонить дочери.

Сама Анастасия Павловна ушла через полтора года – осела прямо на грядках, в огороде. Только успела крикнуть соседке:

– Маша! Позвони моей Зое!

Александр шумно выдохнул и пошел к станции. Шел медленно: от глины ботинки отяжелели, словно пудовые. Надо бы вымыть. А где? По дороге попалась колонка.

На полпути оглянулся – деревня оставалась позади. Деревня, жизнь… Все позади.

Со Знаменкой он попрощался. Еще один пункт охвачен и вычеркнут. Но еще кое-что осталось.

Гастроль продолжалась.

До дома еле доехал – в электричке так крепко уснул, буквально провалился, что не слышал ничего – ни монотонного голоса, объявляющего станции, ни разговоры соседей, ни пьяную бабу, «желающую скандала», как она заявляла. Ни плача грудничка у него за спиной. Конечно, устал. Такие перегоны уже не для его возраста.

Наверняка подскочит давление.

От вокзала взял такси – черт с ними, с деньгами! Доехали быстро – время-то позднее.

А дома захотелось есть. Да как захотелось! В шкафу нашлась банка шпрот и кусок подсохшего батона – вот и была ему радость. Да еще и со сладким чаем.