Мною заинтересовался еще один черный кролик, пытаясь отогнать серого конкурента мощными ударами лап.

— Так, пошли все вон! — я сумела отползти в дальний угол, прижав хвостик к прутьям клетки, нехорошо глядя на пушистых сородичей. Меня поползли обнюхивать по шестому кругу, а я ощущала себя девушкой из рекламы антиперсперанта.

— Так! Рыжий! Ты уже третий раз нюхаешь! — возмутилась я, отодвигая его лапой. — Понюхал, дай другим! И вообще, я предлагаю сбежать! Смотрите! План прост! Мы начинаем шуметь! Они прибегают, пытаются нас успокоить, открывают крышку, а мы дружно врассыпную! Помните! Мы должны держаться вместе! Кролики своих не бросают!

Куры кудахтали, кролики чесались, а самые настырные решили снова облепить меня со всех сторон. Передо мной оказалась чья-то пушистая и блохастая попа с хвостиком, который кокетливо водил по моему носу.

— Пошел вон, блохастый! — возмутилась я, слыша, как мои сокамерники дружно сколотились в ансамбль «Блохи», предлагая мне попробовать себя в роли бас-гитариста. Пока рядом шел кастинг, я уныло смотрела сквозь прутья клетки, чувствуя, что еще немного и буду претендовать на должность солиста! — А давайте ее покачаем? Клетку? — предложила я, понимая, что возглавить пушное восстание — дело всей моей короткой жизни. То, что план, мягко говоря, так себе, и широкими и мохнатыми массами не одобрялся, я поняла, когда один пушной засранец решил наложить мне под нос порцию шоколадных шариков.

Вместе с открытой дверью ворвались шум и суета. «Да как ты крошишь! Свиньям так крошить будешь!», — работал не понижая голоса контроль-качества. Куры заволновались, квохча на разные лады и любопытно высовывая головы из клетки. Толстая кухарка вытерла руки о передник с жирным пятном на животе, ловко открыла клетку, занесла рябую руку над нашим ушами.

— Пожирнее бери! — крикнул кто-то с кухни, пытаясь переорать шум.

— Идите сюда! — над нами склонилась добродушного вида лицо. — Не бойтесь!

Из нашей дружной братии вытянули рыжего, держа его за уши одной рукой и придерживая крышку клетки. На кухне кто-то что-то перевернул, поэтому слышалась такая отборная брань, что сапожники стыдливо покраснели, гопники смутились, а гробовщики закрыли уши руками.

Я пыталась что-то пискнуть, но крышка закрылась на щеколду.

— Требуй майонез! — кричала вслед я, вставая лапками на прутья клетки. Кухарка не обратила на меня никакого внимания, таща кролика в сторону кухни. — Пусть тарелка будет тебе салатом, а майонезик холмиком!

Кролики зашевелились, как ни в чем не бывало, а серый снова радостно попытался на мне жениться по залету.

— Даже не думай! Раньше надо было думать о стакане воды! — шмыгнула я, провожая взглядом ушастого везунчика и отбиваясь лапой от блохастого «ухажера». — Так, пошли все вон! А ты, пятнистый останься! Будешь греть меня! Слушай? Ты что? Больной? Что-то ты неважно выглядишь Так, все отодвинься подальше! Уголок страданий у нас там! В том конце клетки!

Дверь опять распахнулась, а на нас надвигалась та же тетка, хрустя морковкой.

— Второго надо! На две персоны ужин! — бухтела она, щелкая щеколдой. Я попыталась вылезти, но меня тут же схватили за уши. Сердце ушло в пятки.