Пока в нашей по-осеннему одинокой и заброшенной деревушке я нервно ждал ответа из Вены, у дверей нашего дома появился почтальон, который передал мне письмо из Кенигсберга. Это случилось двадцать седьмого ноября. В графе «отправитель» значилось: Карл Шонборн, директор Королевской хирургической клиники Кенигсберга. Несколько месяцев назад я писал ему – как, надо заметить, и многим другим, – поскольку был немного знаком с ним.

«Четыре дня назад, – писал Шонборн вечером двадцатого ноября 1880 года, – в недавно основанной хирургической частной клинике доктора Людвига Рыдигера в Кулме, что на Висле, была проведена операция. По своей сути она в точности соответствует той операции, о которой вы так настойчиво осведомлялись несколько месяцев назад. Доктор Рыдигер, которому на данный момент приблизительно тридцать лет и который до работы в клинике служил приват-доцентом в Иене, удалил полностью закупоренный злокачественной опухолью пилорус и после соединил желудок, до того несколько уменьшенный в размерах, с двенадцатиперстной кишкой. Насколько мне известно, речь идет об очень кстати упомянутой вами в свое время операции по методу Пеана, то есть второй операции подобного рода. К сожалению, подробностями я пока не располагаю». Далее он писал: «Но решающее значение, как мне кажется, имеет тот факт, что доктор Рыдигер делает чрезвычайно оптимистичные заявления в отношении будущего его операционного метода и чрезвычайно доволен тем, как проходит реабилитация его пациента. Так скоро, как это только возможно, я отправлю вам более подробный отчет».

Но когда я вошел в комнату Сьюзен, она, скорчившись и прижав обе руки к животу, лежала на боку, и ее лицо, на котором всегда читались мужество и самообладание, исказилось от боли.

«У тебя начались боли… Почему ты сразу же не позвала меня? О, Сьюзен, почему ты не позвала меня…»

«Пожалуйста – не спрашивай – пожалуйста – оставь меня одну – пожалуйста…»

В ее взгляде было столько мольбы, что я, хотя и не желая того, послушался и вышел из ее комнаты, спустился вниз. До меня донеслись звуки, по которым я понял, что Сьюзен снова тошнит. Это мучило меня, ведь я знал, почему она прогнала меня… Она не хотела, чтобы кто-то был свидетелем ее пыток, и боялась, что они могут разрушить ее чистый, непорочный образ, заставить усомниться в ее красоте. Но через какое-то время Сьюзен снова позвала меня. Она лежала у окна, спокойная и расслабленная, с выражением безмятежной, отвоеванной у страданий теплоты на лице…

«Садись рядом со мной», – предложила она.

Я протянул ей письмо.

«Пожалуйста, не нужно… – произнесла она с такой настойчивостью и даже мольбой, что я снова не нашел в себе сил спорить с ней. – Пожалуйста, не нужно…»

Сегодня я понимаю, что двигало ей тогда. Я знаю, что она была абсолютно уверена, что ей мог быть уготован только один конец, а потому не давала вспыхнуть даже крошечному огоньку надежды, чтобы не страдать после от тяжкого разочарования. Тогда я промолчал. Но я уже решил упрямо бороться против судьбы и самого Бога, так упрямо, как никогда в моей жизни до этого случая или после него.