— В такое место везти тоже не годится, — вздохнул Нугзар (будь он там, не допустил бы такого балагана).

— А куда ж его? Не к тебе ли в Амстик? — поднял глаза Васятка. — Сатана предлагал в вальде[133] спрятать, да тут вальды такие, что лесники и бегуны постоянно туда-сюда снуют, как крысы… Турист ходит. Немцы же вандерн[134] любят больше всего…

— Ага, сосиськами не корми, дай повандеровать, — подтвердил Юраш. — Сколько раз тут в лес ходил с ними, на горы сразу лезут… давай, кричат, на тот берг[135] взберемся и там выпьем. А хули на туда переть, когда и внизу выпить ништяк?

Нугзар прервал его:

— Дальше что было?

Васятка покрутил соломенной головой:

— Ну, затащили на хату. Сатана ему глаза завязал лентой и говорит: «Когда бабки будут? Я должен с тебя полный долг получить!» Тот очнулся, что-то начал пыхтеть. Сатана дал ему по почкам, в ухе сигарету потушил, велел его лентой клеючей обкручивать, с ног до головы… Три мотка на него спеленали, как кокон стал…

— Как кукон блескучий! — уточнил Юраш.

— Ну… на елку вешать. Открытым только нос оставили… Сатана попинал его маленько и в ванную забросил. Сели в карты играть, ширнулись, то да се. Сатана еще шутил: «Те дни жизни, когда я пил, ширялся и ебся, я считаю хорошими днями, а все остальное — дрянь!»

— Это он часто говорил. — И Нугзар с неприязнью к самому себе отметил, что тоже стал говорить о Сатане в прошедшем времени. — Дальше!

Юраш обтянул спортивную пижаму:

— Лучше б его не было, этого дальше! — а Васятка закурил новую сигарету:

— Выкатил он вечером кокон в комнату и говорит: «Сейчас жене позвонишь, чтоб завтра пятьдесят тысяч в сумке принесла к садику у городской стены». Про этот гартен[136] мы еще раньше шпрехали,[137] тихий, людев мало. «Не принесет — крышка тебе: селедкой с солью кормить буду без воды, сигареты в ушах и глазах тушить, а потом в бетон кину… Если она в полицию цынканет — всю семью изведу!» Прорезали на коконе рот, набрали телефон. Андреас сказал, как ему велено было. Жена кричит: «Принесу, не проблема, только его не трогайте, звери!» Стрелку забили на двенадцать часов. Кинули кокон в загон, в карты доиграли. А утром в садик пошли. Видим — стоит жена Андреаса, и сумка рядом. «Вот, принесла!» — обрадовался Сатана. Тут Юраш каску за бушем углядел, на солнце блесканула. «Були! Бежать надо!» А Сатана — вперед. Я ему: «Цурюк!» А он: «Какой урюк?» — и вперед, к сумке. А мы — назад, и деру. Издали увидали, как на него полицаи кинулись.

— Да, по-глупому все, — согласился Нугзар и спросил (скорее у себя, чем у этих пацанов): — Как же это Сатана так просто стрелку назначил? Без всяких уловок? Без подстраховок?

— Да уж не знаю… Поверил, видать, ей… А нам куда? Что с этим коконом делать? К Юрашу забежали, кокон из окна выбросили — там невысоко, трава. Машину подогнали, кокон в багажник, а потом на улице, где меншен[138] мало, вывалили около мусорного ящика, небось, найдут по крикам… И прямиком сюда, к тебе.

— Прямо? Ко мне? А вдруг за вами слежка? — недовольно сказал Нугзар и встревожено выглянул с балкона. Как все нелепо сделали! И Сатана тоже хорош — простых вещей не знает! С заложниками надо ласково говорить, а не сигареты у них в ушах тушить! В кино каком-нибудь, наверно, дурацком насмотрелся. Ну да что теперь: Сатана залетел, и надолго, если разбитый кокон умрет на той безлюдной улице.