Из Шварцвальда мы отступали, начисто проиграв войну. Я так и не узнал — почему погиб старый рыцарь, куда пропал молодой Йорген. Версий было много, но ни одной убедительной.

Поляна, на которую мы так стремились и которую уже считали почти родной, встретила нас неласково. Хотя мы и заприметили огни костров, но поленились отправить разведку. Но, с другой стороны, что бы нам это дало?

И вот, мы стоим перед строгими гномами, держащими нас на прицеле, а старый Томас, размахивая руками, разъясняет что — то старшему обоза — степенному коротышу. Но, наконец — таки гномы поняли, что мы не чудища, вылезшие из Черного леса, а нормальные люди, невесть зачем полезшие в Шварцвальд, разошлись.

Томас хромал, опирался на самодельный костыль, был слегка бледен, но суетился, беспрерывно болтая, что, вообще — то, старику было несвойственно.

— Эх, господин Артакс, а я уже все глаза проглядел. Дни считал. А вчера днем — чуть от страха не помер!

— А что случилось? — устало поинтересовался я.

— Поначалу крысы через поляну бежали — будто их гнал кто. Вся поляна была чернущая! Я испугался — не сожрали б они меня, вместе с мерином, но бог миловал. А потом тот обоз появился, призрачный.

— Призрачный обоз? — недоверчиво протянул я. — Днем?

— Вот — вот, — закивал старик. — Все так, как вы говорили — лошади с телегами, купцы с охраной. Думаю — ну, все теперь, конец мне! Если уж и поляны с крестами не побоялись, да еще днем — беда! А тут — глазам не поверил: появились они и, давай распадаться! Сначала кони упали — вроде бы, померли, а потом люди. Один так упал, другой этак. Я в бою — то бывал, видел, как мертвые падают. А потом и телеги стали разваливаться — колеса отлетали, днища выламывались, а потом и вовсе чудеса — вначале все в щепки, потом в труху превратилось. Смотрю — а люди, которые мертвые, — пояснил старик, — прямо на глазах в скелеты превратились, а потом и вовсе исчезли. Я прошелся — думал, может убрать что нужно, но ничего. Трава вот, гуще наросла.

Мы зачесали затылки — что бы все это значило, но в голодных желудках бурчало.

— Томас, старина, а у тебя пожрать не осталось? — широко улыбнулся Зарко.

— Да как не осталось! — радостно воскликнул Томас. — Я же сегодня кулеш варил, как чувствовал, что вы вернетесь. Вон, на углях томится. Давай, дружище, садись!

От избытка чувств, старик хлопнул цыгана по плечу и побежал снимать котелок.

— Что это с ним? — подозрительно посмотрел цыган на старого врага и покрутил пальцем у виска. — Он, случаем, не того…

— Радуется он, — усмехнулся я. — Ты сам бы, целую неделю в лесу посидел — тоже бы обрадовался.

За едой мы молчали и дружно ели. Сегодня и у меня ложка летала, не хуже чем у цыгана, а горячая каша, казалось, попадала в брюхо, минуя рот — я не успевал почувствовать, что она горячая. Наконец, я не выдержал, положил ложку, как складывают оружие.

— Э, баро, плохой ты едок, — усмехнулся Зарко. — Бери пример с меня — я впрок ем.

Я лишь улыбнулся. Кажется, все входит на круги своя — вместо рассудительного и мудрого старика — потомка сказочных эльфов, я снова вижу балагура и пустобреха, каким Зарко бывает, если нет опасности. Теперь бы, для полноты картины, Томасу следовало вспомнить о тех бедах, которые давным — давно принес ему конокрад. И верно, как только насытились, конюх начал задавать вопросы: