— Пелагея зелье, значит, новое состряпала.

— Нет. Зелье то же, что и всегда. Я спрашивал, когда брал. Да и что сучка старая уже может наварить, все одно и то же веками. Черное колдовство вне закона, а белым она и так промышляет.

Они друг на друга посмотрели, а потом на меня.

— Та нет. Смертная — она бесполезная. О мире нашем вряд ли представление имеет.

Я медленно выдохнула и стараюсь на склянку с красной мазью не смотреть, чтоб и они не увидели. И самой страшно — откуда знаю все это, или кто в уши нашептывает. Проклятое место. Не знаю, что с ним не так, и все страшнее становится и тревожнее.

Дальше Врожка распорядился, чтоб воины нас везли каждый в своем седле. Я теперь с кем-то другим сидела, от него пахло невкусно и неприятно, и руки меня держали иначе совсем, локтем давили к себе, как неживую. Словно трогать запрещено было ладонями. Я взглядом князя поискала, и когда нашла, пальцы сами сжались в кулаки — с ним Забава теперь ехала впереди, я по накидке узнала — она у нее цветами расшитая, как она сказала — мамки да няньки к ритуалу великому ее готовили. Она одна предназначена Вию. Я даже забыла про Вия этого, одно имя в дрожь бросает и Гоголевские повести напоминает. Только сейчас не от ужаса все тело напряжением сковало. А у меня только одно в голове пульсирует — а князь девку эту черноволосую тоже ладонями держит или локтем? Трогает ли ее длинными пальцами?

Я голову вскинула, чтобы увидеть, где он, как меня тут же сильно сдавили под ребрами, чтоб не смотрела вперед, а только на седло. Когда мы ждали воинов, одна из девушек сказала, что в Лихолесе нельзя никуда смотреть, только в землю или себе на руки. Нельзя с лихим взглядом встречаться, и лицо держать надо закрытым. Но никто не знал, кого и как Лихо выбирает себе, и почему.

В лесу все так же воняло серой и торфом, и я смотрела перед собой на землю, где то тут, то там вспыхивали огоньки. Словно лампочки или гирлянды — страшно и красиво одновременно. Потом я пойму, что они дорогу воинам показывают, ведут в логово Лиха у самой границы, а может, и заманивают в самую топь. По мере того, как продвигались все дальше, ветер становился все сильнее, несколько раз капюшон мне с головы содрал и факелы в руках воинов гасил. Пока заново разжигали, мне казалось, что ветер материализуется в ледяные веревки и по телу моему шарит. Невольно голову вскинула и от ужаса чуть не заорала, но в горло воздух ледяной забился, и я зажмурилась, не зная каким образом вспоминая Отче наш и дрожа от невыносимого холода и панического страха. То, что я увидела… это не могло быть правдой, не могло быть по-настоящему. Я такого даже в самых диких кошмарах не видела. На стволах деревьев трупы развешаны, они вросли в сами растения плотью, и из них ветки торчат, где из глаз, где изо рта, и листва прямо внутри тел копошится.

"Господи… господи, можно я проснусь, пожалуйстаааа…"

"Голову закрой, держи капюшон руками и смотри только в землю, смертная, и молиться не потребуется. Не в сказку попала, а в саму преисподнюю, если не хочешь вот так же деревьями прорасти, делай, что говорю".