По полу тянуло сыростью и прохладой, но от света в его глазах становилось тепло. Не знаю, как назвать это помешательство. Согласилась выполнять все его прихоти и позволила носить себя на руках – хорошо, пусть, но… рассказать ему про дождь?! Когда мы вернулись домой и поднялись в спальню, Анри помог мне раздеться. Я устроилась на кровати, а он стоял у окна. Долго. Я невольно любовалась его профилем – резким и мужественным, широкими плечами и игрой теней на посветлевшей в ночи коже. Приходилось сдерживаться, чтобы не подойти, не обнять, прижимаясь щекой к спине, или хуже того – к себе не позвать. К счастью, заснула я раньше, чем сделала такую глупость.

– Доброе утро, Тереза. – Его мягкость в сочетании с вэлейским акцентом творила воистину страшные вещи. Особенно когда он называл меня по имени.

Сон прошел, а глупость осталась – мне отчаянно захотелось снова почувствовать на талии его руку и переплести пальцы. Задыхаться от поцелуя, дрожать в ожидании большего. Тут только я поняла, что сижу перед ним в одной сорочке, пусть даже длинной, до пят.

– Доброго утра, – голос звучал привычно сухо и резко, какое счастье! А то я уже начинала думать, что мои мозги навсегда остались в холле Висморов.

Я расправила плечи, накинула халат и ушла в ванную. А когда вернулась, на подоконнике устроился переносной столик с резными ножками, накрытый прямоугольной кружевной салфеткой. Дымящийся кофейник, соусница, слоеные рогалики, апельсиновый сок, джем, фрукты и ягоды дополняли этот натюрморт. Анри даже не подумал одеться – так и стоял босиком, в одних штанах. Вот хоть прямо сейчас картину рисуй.

– В столовой случился потоп? – холодно поинтересовалась я.

– Ты самая романтичная женщина, которую я когда-либо знал.

– Не сомневаюсь, что знали вы их достаточно.

Особенно если вспомнить вчерашний вечер. А если вспомнить, что он заполучил меня обманом… Я мигом почувствовала себя лучше, привычнее и бодрее: обнимать его больше не хотелось, зато хотелось выставить из комнаты и полюбоваться на выражение лица.

– Значит, завтракать в постели ты тоже не любишь?

– Отчего же. Все зависит от того, с кем.

Сама не знаю, зачем я это сказала, но результат мне понравился: глаза Анри мигом превратились в льдинки.

– Подойди.

Это больше напоминало приказ, но я лишь холодно улыбнулась и приблизилась к нему, сложила руки на груди.

– Что теперь? Будете кормить меня с ложечки?

– Пожалуй. Чуть позже.

Он развернул меня лицом к зеркалу – так быстро, что вздохнуть не успела. Пробивающееся из-за туч солнце золотило его волосы и бликами играло на моих. Анри прижимал меня к себе, положив руку мне на шею: откровенное собственническое прикосновение растекалось по телу горячей дрожью. Дневной гомон за окнами становился тише, я слышала только биение своего сердца, отдающееся в ушах. Конечно, можно все это прекратить – сию же минуту, но прекратить означало сдаться. Да ни за что!

С тихим шуршанием халат упал к нашим ногам. А сорочка не такая уж плотная, как мне казалось, особенно в солнечном свете. Контуры тела под ней просматривались слишком четко – и линия плеч, и небольшие груди, и длинные ноги. На щеках проступили красные пятна, я зажмурилась. Всевидящий! Неужели нельзя было сделать это ночью? Вечно у меня все не как у людей.