— Все равно, — не очень уверенно сказал я, словно разговаривал не с гадалкой, а женой. — У нас есть, был, ну, в общем, сын, да и вообще…

— Мне кажется, вы еще увидитесь, — перебила меня Сапруниха, — когда опять будете молодыми.

— Это как же так? Она же теперь постарела, — Удивился я, но сообразил, что встретиться мы можем, если опять будет случай перекочевать в иную эпоху, во времена, когда Аля еще не состарилась.

Потом я отвлекся и представил, что ко мне вдруг подойдет какой-то дряхлый старец и окажется, что это я сам лет через пятьдесят. Кто знает, может ли такое случится, чтобы одно физическое тело столкнулось в одном месте и одном времени со своим, даже не знаю, как это назвать, фантомом?

— Как люди старятся, молодеют и вообще сюда попадают, я не знаю, мало училась. Вот ты бы поговорил с Анастасией Андреевной, той женщиной, что меня сюда из лагеря отправила, она тебе все объяснила, а я в школу мало ходила. Читать и писать еще умею, но и то по нашему, по новому, а ихние, — она кивнула на Ваню, — старые буквы плохо понимаю.

— Так ты что, грамоту знаешь?! — пораженно воскликнул мой деревенский воевода, который успел в Москве приобщиться к каким-то отрывочным культурным понятиям.

— Разумею немного, — со скрытой гордостью созналась хозяйка. — Даже писать немного могу.

— Первый раз вижу, чтобы баба грамоту знала! — восторженно воскликнул Ваня.

Изо всего, что он здесь слышал, Ваня практически ничего не понял, только выхватывал из разговора отдельные знакомые слова, но был явно доволен, что присутствует при таком непонятном и загадочном совещании.

— Вам нужно чем-нибудь помочь? — спросил я Сапруниху.

— Денежку можешь оставить за постой и гадание, а так чем еще помогать? У меня вроде все есть.

— Ну, не знаю, может тебе новый дом поставить, я могу нанять плотников.

— И этот хорош. Мне уже немного лет осталось на свете жить, и его вполне хватит.

— Ладно, тогда мы, наверное, поедем. Вам не интересно узнать, что произошло после того, как вы сюда переместились, ну, короче говоря, уехали?

— Нет. Чего знать-то, родителей уже к тому времени, что меня посадили, на свете не было, а если какие братья и сестры остались живы, то ты про них все равно ничего не скажешь.

Сапруниха была права. Что ей было за дело до войн и перемен в стране, которую она плохо знала, даже когда в ней жила, а теперь, спустя столько лет, почти окончательно забыла.

— Пойди, запрягай, — сказал я Ване.

— Может, еще погостите? — вежливо предложила хозяйка. — Не каждый день земляка встретишь.

— Да, думаю, у нас с вами тут земляков не очень много. Если вообще такие есть.

— Не скажи, — задумчиво проговорила она, — есть здесь нашенские. Я многих встречала, один даже оказался из нашей Актюбинской области. Только почему-то все сюда попадают из разного времени. Кто с революции, кто со второй войны с германцами, а один совсем далекий оказался, мы даже слова друг у друга не понимали.

— Серьезно? — поразился я, теряя уверенность в своей исключительности. — Я встречал пару человек, но давно, в восемнадцатом и девятнадцатом веках.