— Конечно, семьдесят лет — это очень много.

— Да, конечно. Сажать-то хоть перестали?

— Перестали.

— Ну и, слава Богу. А то так страшно было жить, что хоть куда сбежишь.

— Вы что, сюда бежали от репрессий?

— От чего? — не поняла она.

— От ареста.

— Нет, я сюда попала уже после ареста, из лагеря. Вроде как там умерла, а сама здесь оказалась. Ученая у нас в Дальлаге была, мы с ней в одном лагпункте вместе срок тянули, такая умная женщина! Нескольким зекам помогла от Советской власти сбежать, а сама, бедняга, там осталась. Что с ней случилось, одному Богу известно!

— По пятьдесят восьмой сидели? — назвал я самую популярную политическую статью сталинского уголовного кодекса.

— Точно, а сам говоришь, что у вас не сажают!

— Тот кодекс давно отменили, а статья в народной памяти осталась. Теперь, то есть не теперь, конечно, а в мое время, о тогдашних незаконных арестах говорят открыто. Правда споры идут, сколько людей пострадало, кто считает что десятки миллионов, кто десятки тысяч.

— Я этого не знаю, только много нас было, очень много.

— У нас теперь строй поменялся, кончилась власть советов.

— И хорошо, пусть народ хоть вздохнет спокойно. Нельзя долго жить в такой жестокости. Никаких людей на такие Голгофы не хватит. Я и то стараюсь все забыть. Таких ужасов насмотрелась, каких даже тут не увидишь.

— Как же вы здесь выжили, ведь совсем другое время, все другое?

— Ничего, жизнь не хуже, чем там у вас, работай и проживешь. Есть, конечно, свои минусы, а так что же, Русь всегда Русь. А радиво я и тогда не уважала и здесь без него обхожусь.

— А что такое радиво? — вмешался в разговор изнывающий от любопытства Ваня.

— Радиво-то? Так, одно баловство, болтало невесть что с утра да вечера.

— Кто болтал? Бабы? — попробовал сам понять, о чем тут идет у нас речь, рында.

— Всякое болтало, и как бабы, и как мужики, а еще песни пело.

— Как скоморохи? — уточнил въедливый парнишка.

— По всякому, а иногда и хорошо, душевно пело. Я песни с детства любила.

Разговор переходил в такую форму, когда каждый говорит о своем, не понимая собеседника.

— За что же вас посадили?

— Кто ж его знает, за что. Следователь говорил, что мост я хотела взорвать, а так сама не знаю. Какой у нас в степи мост. Я сама с Актюбинской области, село Птахи. Не доводилось слышать?

— Нет, не слышал.

— Вот и тут никто о нем не слышал. Поди, еще и нет его на земле.

— А муж у вас кем был, тоже зеком?

— Нет, он местный. Хороший человек был, только Господь детей нам не дал, а сам-то он третьего года от чумы помер. Много тогда народа поумирало. Вот и мой.

Все что говорило эта женщина, казалось таким простым и естественным: жила в одном времени, попала в другое, приспособилась, вышла замуж, прожила большую часть жизни. То же было бы и в ее законном времени, не окажись обстоятельства так жестоки, что в средних веках оказалось жить лучше, чем в просвещенном, с радио, а потом и телевизором двадцатом веке.

— А как вы научились гадать? — задал я занимающий меня вопрос. — Я сам после перемещения в прошлое обрел экстрасенсорные способности.

Она не поняла, что я такое приобрел, ответила за себя: