— Вы совершаете большую ошибку, лейтенант.

— Нет. А вот вы уже однажды дали ложные показания. Это превращает вас в соучастника преступления. Мы еще к этому вернемся.

— Сенатор Дебласс — великий человек, а вы всего лишь пешка в руках либералов, стремящихся его уничтожить!

— Сенатор Дебласс — кровосмеситель, растлитель малолетних, насильник и убийца. А я всего лишь полицейский, схвативший его за руку. Если не хотите пойти на дно вместе с ним, наймите адвоката.

Рорк был вынужден прибегнуть к силе, чтобы расчистить Еве дорогу. Ей пытались преградить путь журналисты, но она миновала их не моргнув глазом.

— Мне нравится ваш стиль, лейтенант Даллас, — заявил он, протолкавшись с ней к машине. — Очень нравится! Между прочим, мне больше не кажется, что я в тебя влюблен. Отныне я в этом уверен.

Как ни приятно было выслушать признание в любви, Ева с трудом боролась с тошнотой.

— Уедем отсюда! Быстрее!

В машине она еще как-то справлялась с собой, но стоило им подняться на борт самолета, ей стало совсем плохо. Четко и бесстрастно доложив о произведенном аресте начальнику, Ева вырвалась из рук Рорка и кинулась в туалет.

Рорк остался за дверью. Он был бессилен ей помочь, понимая, что от утешений Еве станет только хуже. Шепотом проинструктировав стюардессу, он сел в кресло и стал смотреть на взлетную полосу.

Когда дверь туалета открылась, Рорк поднял глаза. Ева была бледной, как мертвец, глаза расширились и потемнели. Походка, обычно такая твердая, стала шаткой.

— Прости меня за слабость…

Усадив ее, он подал ей чашку.

— Выпей. Тебе полегчает.

— Что это?

— Чай с виски.

— Я при исполнении… — начала было она, и Рорк не выдержал:

— Пей, черт возьми, не то я волью это в тебя насильно!

Убеждая себя, что подчиниться проще, чем спорить, Ева взяла чашку. Сделав всего один глоток и разлив чай, она поставила чашку на стол. Рорк сам пристегнул ее ремнем, щелкнул кнопкой и приказал пилоту взлетать.

Сколько Ева ни старалась, справиться с дрожью не удавалось. Когда Рорк попытался ее обнять, она отпрянула. Тошнота еще не прошла, в голове гудело.

— Меня тоже насиловал родной отец, — внезапно услышала она собственный голос. — Много раз. Насиловал и бил. Сопротивлялась я или нет — неважно: он все равно меня насиловал и избивал! Я ничего не могла поделать. Человек бессилен, когда те, кому положено о нем заботиться, вместо этого измываются над ним…

— Ева! — Рорк схватил ее за руку и не дал вырваться. — Поверь, я страдаю вместе с тобой!

— Из всего раннего детства я помню только это. Потом мне было сказано, что в возрасте восьми лет меня нашли в какой-то далласской подворотне — всю в крови, со сломанной рукой. То ли это он меня туда швырнул, то ли я сама убежала. Не знаю, не помню… Он больше не появлялся. Ко мне никто не приходил.

— А мать?

— Не знаю. Я ее не помню. Может, она умерла? А может, делала вид, что ничего не происходит, — как мать Кэтрин… Я даже не знаю своего имени! Меня так и не смогли опознать.

— Но потом ты была уже в безопасности.

— Тебе никогда не приходилось жить на государственном обеспечении? Никакого чувства безопасности, одно бессилие! Добрыми намерениями тоже можно затравить. — Ева вздохнула, откинула голову и закрыла глаза. — Знаешь, в какой-то момент я почувствовала, что мне вовсе не хочется арестовывать Дебласса. Я хотела его убить, убить собственными руками! Мне даже стало страшно. Я осознала, что у меня к нему личный счет.