Внезапно раздались крики и удалой посвист — трое «чёрных клобуков», свита Бэрхэ-сэчена — ломились через кустарник верхом. Верный Савенч вёл в поводу чагравого скакуна.

— Савенч! — крикнул монгол. — Тотур! Сюда!

Сухов мгновенно отпрянул, уходя под защиту дерева — лишь бы отдышаться. И принять бой со всей четвёркой. «Вот, значит, где всё кончится…» — мелькнула у него мысль. Но судьба преподнесла и приятный сюрприз — примерно с той же озвучкой, что и у степняков, к садику вырвался добрый десяток новиков во главе с Олфоромеем. Верный Лысун скакал на лохматой рыжей кобылке и держал в руке поводья суховского чалого.

Олег буквально взлетел в седло, шлепком по плечу выражая благодарность Олфоромею, но Бэрхэ-сэчен продолжал опережать — трое чёрноклобуцких воинов и монгол пустили коней галопом, прорываясь в незаметный переулок.

— Луки к бою! — гаркнул Сухов.

— А нетути! — виновато сказал Олфоромей. — Я погнал кого мог, мы за «чёрными клобуками» увязались и пришли у них на хвосте!

— Догнать гадов!

Весь десяток рванул с места. Олег первым ворвался в переулок, проскакал его и вынесся на широкую улицу, уводящую к Лядским воротам. Четвёрка заметно удалялась, скача во весь опор и распугивая прохожих. Новики кинулись вдогон, пролетая между застывшими в ужасе киевлянами, перескакивая брошенные корзины и вьюки, краем уха улавливая вопли и брань.

— Дорогу! — орал Станята. — Дорогу!

— Дорогу! — вторил ему дюжий Олекса Вышатич, трубно взрёвывая.

Киев только казался большим, на самом-то деле невелик был — вот и ворота Лядские показались. Новики, как по команде, засвистели, и стража мигом рассыпалась в стороны. Кони гулко протопотали по мосту и вынеслись за город.

— Вон они! — заорал Станята, указывая плетью. — К реке подались!

— Ходу!

Бэрхэ-сэчену и его свите удалось отъехать от берега шагов на двести — видно было, как из-под копыт брызжет отбитый лёд. Олег первым вырвался на хрусткие речные покровы, как вдруг его догнал отчаянный вопль Олфоромея:

— Сто-ой! Стой, Христа ради! Сгибнешь!

Недоумевая, Сухов развернулся в седле и увидел, как новики бешено машут ему руками: назад, мол!

И только теперь, когда топот копыт и толчки крови уже не мешали ему слышать, Олег уловил, как воздух сотрясается от глухого гула. Протяжный скрежет и вой разносились над рекой — Днепр просыпался и лениво скидывал с себя одеяло. Начинался ледоход.

Сухов, матерясь и оглядываясь на улепётывающие чёрные фигурки, вернулся на берег.

И тут же, словно дождавшись его спасения, Днепр начал вскрываться — по льду разбежались трещины, со страшным грохотом покровы лопались, вспучивались и оседали.

— Не доехать «клобукам», — авторитетно заявил Станята.

— Они уже до середины добрались, — возразил Олекса.

— То-то и оно, что до середины!

Льдины подныривали, наезжали, лопались, сталкивались, громоздя торосы, и вот вся эта колоссальная, намёрзшая за зиму масса тронулась и поползла по течению, толкаемая прибывающей водой.

— Всё! — весело завопил Олфоромей. — Перетрёт того татарина в кашу!

— На льдину намажет! — подхватил Станята.

— И Днепра-батюшку угостит! — заключил Олекса.