Вот только ни одного девичьего лица Сухов не заметил. Детей ростовцы тоже попрятали — мало ли, вдруг и правду люди бают, что татарва кровь младенческую пьёт? Свят-свят-свят! От греха подальше…

Бурундай воспретил нукерам потреблять крепкие напитки, справедливо полагая, что именно пьянка в Переяславле ослабила дух бойцов, отчего войско поредело в битве с Коловратом. Тумен послушался.

Олег с Изаем Селуковичем привязали лошадей рядом, к одной коновязи. Вкусив как следует горячего мясца с горячим хлебцем, они решили прогуляться, ноги размять — насиделись в сёдлах, мочи нет. А то так и останешься раскорякой на всю жизнь…

Покинув галдевшую площадь, где местные и пришельцы находились рядом, но не вместе, Сухов с арбаном вышли на боковую улицу, кривую, но широкую.

— Жил я здесь раньше, — сказал Изай, щурясь, — дружбу водил с багатуром здешним, Олександром Леонтичем. Отец его священником был, вот Олексу и прозвали Поповичем…

— Алёша Попович? — удивился Олег.

— Ну, можно и так. Не скажу, чтобы особой могутностью отличался, нет. Средний такой был, мужик как мужик, не слабак, но и не силач. Попович умом брал, хитростью. Любого врага обдурит, а тот и не догадается, отчего сгинул… Помню, Олекса как раз из степей воротился, на речке Сафат хана половецкого зарубив, Тугарина. Расхвастался, помню… Ну, я его и поддел малость, чтоб не зазнавался особо. А Попович горяч был, сразу — хвать за меч, и на меня! Сцепились мы с ним, помню, так, что едва кишки друг дружке не повыпускали… Да-а… На Калке погиб Олекса, уже… сколько? Пятнадцать зим минуло, да… Вот, помню, сказывали мне, как Попович однажды с разбойниками лесными сразился. А те, мало что тати, так и в колдовстве толк знали, истуканам поклонялись, что в чаще хоронились со времён стародавних. И вот ехал Олекса путём известным, из Ростова в Углич следовал за какой-то надобностью. Едет, едет себе, никого не трогает, как вдруг выезжает на поляну, коей не раз и не два проезжал до того, а посреди той поляны камень лежит огромный, валун гладкий, незнамо как туда прикаченный, а на нём письмена оросов выбиты, буквицами наколочены: «Налево пойдёшь — коня потеряешь. Направо пойдёшь — гол и бос останешься. Прямо пойдёшь — голову сложишь».

Прочёл сие Попович, огляделся, а разбойнички-чародейнички уж тут как тут, из-за дерев торчат, любопытствуют, ножи точат, топоры тискают. А Олекса не стал дорогу выбирать, он с коня-то слез, да как навалится на тот валун! Как ухватится за него! Может, и правду говорят про Поповича, что нехватка в нём силы богатырской, а только закачался камень великий, да и перевалился на сторону, аж гул пошёл по лесу! Как увидали разбойнички такое дело, так и убоялись все. Разве взять числом человека этакой-то могутности? Да ни в жизнь! Накинешься на него скопом, а он и размечет толпу, побьёт всех, до кого дотянется. И попрятался люд разбойный. А Попович руки отряхнул, на коня сел, да и поехал далее…

— Да-а… — неопределённо выразился Олег. — Были люди в ваше время…

— А то!

За разговором они добрели до самой крепостной стены, где проходила окружная уличка. И вот с неё-то и вывернули пятеро молодцев — в кольчугах все, при мечах. Видать, не простые парнишки — что кольчужка, что клинок цену имеют немалую. Пятёрка выстроилась поперёк улицы и встала руки в боки.