Она покачала головой.

– Такой же бессмысленный.

– Зачем тогда вообще было выходить замуж?

– А почему нет? Ты ведь женился.

– Мой брак был настоящий, – сказал он. По крайней мере какое-то время, по крайней мере он предпочитал так думать.

Жуюй улыбнулась. Это, похоже, было в ней новое; Бояну пришло в голову, что он никогда не видел ее улыбающейся.

– Я не могу, конечно, оправдывать свои замужества. Лучше бы не использовать брак для решения проблем – но бывают трудности практического свойства. А я не очень хорошо умею их преодолевать.

– И что же, браки по расчету были единственным выходом? – спросил Боян и почувствовал, что прозвучало язвительней, чем он хотел. Сычжо сказала бы – продаться.

– Не единственным, разумеется.

– Но самым простым?

– Давай не будем ввязываться в эти обсуждения, – сказала Жуюй. – Я приехала не для того, чтобы обсуждать с тобой свои замужества, и, безусловно, я мало что могу сказать о твоем браке.

– Для чего ты приехала?

– Повидаться с тобой, конечно.

– И только?

– С кем же еще? Больше мне и не с кем встречаться в этой стране.

– А твои тети-бабушки? Они… существуют?

– Ушли к своему Богу.

– Когда это случилось?

– То ли девять, то ли десять лет назад, – сказала Жуюй. – Не надо смотреть на меня так. Я знаю, какой неблагодарной тебе кажусь. Мне, должна заметить, сообщали уже постфактум. Нет, я не приехала ни на одни, ни на другие похороны.

– Типичное для тебя поведение.

Жуюй открыла было рот, словно хотела ответить, но затем великодушно улыбнулась. Боян извинился за недружелюбный тон.

– Не надо извиняться, – сказала она. – Я ровно такая бессердечная, какой все меня считают. Хотя, если бы я приехала к тетям, им это не понравилось бы. Они ведь отреклись от меня, когда я вышла замуж, чтобы уехать.

– Почему?

– Я оказалась не такой, как они хотели, и к тому же они узнали, что их младший брат жив-здоров на Тайване, что у него большая семья – дети, внуки. Так что все удачно.

– Для кого?

– Для них, да и для меня тоже, – сказала она. – Да, они растили меня не для того, чтобы я стала чьей-то женой, и не для того, чтобы восставала против Божьей воли, говоря о самоубийстве. Но, с другой стороны, они неожиданно нашли брата, так что, думаю, под конец они были вполне счастливы. Может быть, их Бог увидел, какие жертвы они принесли, пока растили меня, и даровал им кое-что получше, чем я. Кто знает? Может быть, они сказали друг другу, что у Бога другие планы на мой счет и правильнее всего им будет умыть руки.

Боян поерзал. Когда-то он очень хотел расспросить Жуюй про ее теть-бабушек, но он был тогда очень юн и не нашел в себе то ли храбрости, то ли нужных слов, а теперь эти женщины были всего лишь эпизодом ее жизни, двумя именами. А если спросить о бывших мужьях – пожмет плечами и скажет, что не может сообщить ничего интересного? Что, все в ее жизни обречены на такой финал? Он сам разве не в таком же положении? Он яростно запротестовал: нет, она не приехала бы повидаться с ним, если бы он уже превратился в окаменелость.

– Тебе, похоже, не по себе, – сказала Жуюй. – Давай что-нибудь закажем, а то несчастная девушка весь вечер там простоит.