Глаза у Клавдии налились слезами.

– Ты знал их? – спросила она шепотом, изо всех сил жалея эту совершенно неизвестную ей женщину и мальчишек, у которых убили отца.

– Я не знал их, – возразил Андреи. – Я не помог им будь оно все проклято! А ты, Ковалева, будешь меня слушаться, как старший лейтенант – генерала. Ясно?

– Ясно, – согласилась Клавдия с готовностью. – Конечно, ясно.

Она подошла и прижалась к нему.

– Ты мой хороший, – сказала она таким голосом, что ему почему-то перехватило горло. – Ты мой мальчик. Как же тебе трудно!

– Мне не трудно! – почти крикнул он, вырываясь, потому что она не должна была, не смела его жалеть и все-таки жалела, и он раскисал, размягчался от этой жалости а он не мог себе этого позволить. – Мне нормально. Это просто работа! У меня просто такая работа, понимаешь, Ковалева?

– Да – согласилась она, прижалась еще теснее и, пугаясь собственной храбрости, поцеловала его в шею, на которой выступили жилы. – Понимаю.

С утра еще похолодало, и Андрей, высадив Клавдию у аптеки, подумал смутно, что к вечеру, наверное, дождь превратится в снег.

Начало сентября, елки-палки…

Соглядатай был на месте, Андрей знал номер его машины как дату собственного рождения. Небось обрадовался, придурок, что никуда Клавдия не сбежала…

Нужно было не выпендриваться и не играть в сыщиков и воров, а отвезти ее к матери, в Отрадное, подумал он злобно, выруливая с бульваров к Петровке. Сиди теперь целый день и думай, что там с ней и как…

Очень сердитый, он распахнул дверь в кабинет Полевого и страшно удивился. С утра пораньше у Полевого уже сидел посетитель.

– Здравия желаю, – сказал Полевой официально. Глаза у него были веселые. – Это господин Бойко Евгений Васильевич. Почти с ночи меня дожидался…

– Здрасьте, – пробормотал господин Бойко Евгений Васильевич и утерся платком, хотя холод в здании был немыслимый.

– Здрасьте, – сказал Андрей. – Нашлась, значит, наша пропажа…

– Нашлась, – подтвердил Игорь весело, а Евгений Васильевич сделал странное движение, как будто хотел поклониться, но раздумал. Он нервничал, потел и пытался при этом сохранить повадки и тон хозяина жизни.

– Не буду вам мешать, – проговорил Андрей. – Не забудь потом меня навестить, Игорь Степанович.

– Не забуду, – пообещал Полевой, и Евгений Васильевич неловко улыбнулся, очевидно чувствуя, что эти двое, играя в слова, как в мяч, говорят о чем-то совсем другом, может быть даже, для Евгения Васильевича опасном.

Андрей дошел до своего кабинета и, не раздумывая ни секунды, набрал номер.

– Ковалеву, пожалуйста, – попросил он вежливо, когда трубку наконец сняли.

Пока искали Клавдию, он смотрел в окно, на залитый дождем и усыпанный листьями двор и думал о том, что, пожалуй, понимает Сергея Мерцалова, по три раза на день звонившего жене. И еще он думал, что если к выходным разберется во всей этой чертовщине, то повезет ее в Отрадное. Они пойдут гулять по мокрому, дождливому, осеннему лесу, собаки будут бежать впереди, забираясь в кусты и осыпая на себя разноцветные растопыренные холодные листья. Листья будут скользить и шуршать под ногами, и близкие сумерки будут наступать неуловимо и мягко, как в валенках, и хорошо будет вечером пить чай на теплой, сверху донизу застекленной веранде, в которую уже лет тридцать стучит одна и та же ветка старой липы и которую они с отцом каждый год собираются спилить. Андрей что-нибудь объяснит родителям, и они положат их вместе, в той самой парадной спальне, где всегда ночуют Танька с Павловым и где он, Андрей, никогда ни с кем не ночевал…