Вера молчала, с трудом переваривая его слова. Перебираться? Продать, обменять дом? Уехать отсюда навсегда? Из родового гнезда, любовно построенного дедом? Отдать все это в чужие руки? Дом, сад, беседку? Еще Инночкины качели? Теперь на них качается Вадик. А раньше качалась она. Дед мечтал, что в этом доме проживут все его потомки. С чистого листа, набело? Значит, перечеркнуть все, что было? И это он ей предлагает?
– Ты, Роберт, кажется, спятил, – сухо сказала Вера. – Да, да. Ты рехнулся. Обмен, говоришь? Они согласны? – Вера гомерически расхохоталась. – Им загород необходим? Да наплевать мне на них! Мне на всех наплевать, слышишь? Для меня, говоришь, стараешься? Понимаю. И очень ценю! Только зря, Роберт! Ты зря тратишь силы.
Роберт насупился и обиженно замолчал.
Очередная бессонная ночь, мысли, мысли. А может, он прав? Дом рушится, в него надо вкладываться. Нужны хорошие руки. Да, деньги или руки, по-другому никак. А у них ни того ни другого.
Да, здесь ее жизнь, вся ее жизнь. Но здесь и все ее горестные воспоминания. Сердце болит не переставая. Тяжело. Ей здесь тяжело! И выходит, что Роберт прав? Зачем себя так истязать? Надо бежать. Бежать и забыть, забыть! Забыть навсегда. Начать новую жизнь – да, именно так. Набело, с чистого листа. В конце концов, стены – это не главное. Она должна жить – ради сына и ради себя. Роберт? А при чем здесь он? Он будет рядом? Да пусть, ради бога! Они и так живут как соседи. А без него она пропадет. И Вадик пропадет без него.
Нет, она его не простит. Никогда. Просто так она выживает.
Вере показалось, что стало чуть легче.
Наутро она сказала:
– Я согласна. Когда обмен?
Роберт застыл от удивления – после вчерашнего взрыва негодования никак не ожидал такого поворота.
– Когда? – встрепенувшись, переспросил он. – Да хоть завтра. Они готовы. Только, Вер, – он запнулся, – им надо показать дом. Извини.
И опять Верина реакция его удивила:
– И в чем проблема? Но я на это время уйду.
– Да, да, – поспешно согласился Роберт. – Я тебя понимаю.
Через два месяца оформили документы и переехали в Москву, на Можайку.
Вера стояла у окна восьмого этажа и удивлялась – как непривычно! Внизу копошились и куда-то бежали, как муравьишки, торопливые люди, проезжали машины и виднелись крохотные, как игрушечные, деревца. «Привыкну, – успокаивала Вера саму себя. – Конечно, привыкну! И ничего страшного, правда? Совсем ничего! И вообще все у меня будет хорошо. Ну, по крайней мере, мне так кажется».
Вадик пошел в детский сад. Роберт устроился на работу и исправно приносил зарплату. Вера пыталась восстановиться в институте и устроилась на временную работу нянечкой в сад, куда ходил сын. Квартиру постепенно обживали, Вера почти к ней привыкла. Малаховский дом старалась не вспоминать – больно. И с каждым днем воспоминания становились все больше расплывчатыми, как будто все, что произошло в прошлом, было не с ней.
Однажды Роберт зашел в комнату, где спали Вера с сыном. Осторожно присел на край кровати, взял Верину руку. Вера дернулась, застыла, но руки не забрала. На следующее утро они проснулись в одной кровати, и впервые за долгое время, проснувшись, Вера улыбнулась самой себе. Она была счастлива.