Но вышло как вышло, на все божья воля. У них есть Вадик, родной сын. Так он искренне считал. Да так оно, собственно, и было. Что дал Вадьке его родной, биологический отец? Красный пластмассовый паровозик за три рубля? Китайские кеды, развалившиеся на следующий день? Авоську растрепанных книг из собственной библиотеки?

А что дал Стрельцов? Да все! Образование – лучшие школы. А еще лучшие тряпки, путешествия, кабаки, машины. Деньги – точнее умение их заработать. И мужика из него сделал, а это главное, это неоценимо. И главное – научил его чувствовать себя человеком, дал уверенность в себе. И – он дал ему любовь.

И сделал счастливым его мать. Правда, немало?

Стрельцов вздохнул, тяжело выпростался из глубокого кожаного бордового кресла чиппендейл, подошел к зеркалу, поправил тугой узел галстука, глянул на часы и нахмурился.

Еще раз оглядел себя в зеркало, кажется, остался не очень доволен, и громко крикнул:

– Веруша, девочка! Ну сколько можно копаться? Мы же опаздываем!

Вера Андреевна услышала голос мужа и вздрогнула. Бросила короткий взгляд на часы: «А Гена прав! Действительно опаздываем. Какая же я стала копуша. А все возраст, возраст… «Девочка». – Она усмехнулась. – Это для тебя я, Генаша, девочка».

Она еще раз критически оглядела себя, поправила бретельку бюстгальтера и бросила взгляд на платье, лежащее на кровати.

Платье было шикарным. Ее любимого темно-зеленого, изумрудного, который очень шел к ее волосам. Из натурального, конечно же, шелка, с большим декольте-каре – Геннадий Павлович обожал ее шею и грудь и всегда настаивал на большом декольте. И, честно говоря, он прав: ее полноватую, гладкую шею, все еще высокую, пышную грудь и чудесные покатые плечи, роскошную шелковистую белую кожу надо показывать, не стесняться.

Вера надела платье и тут же расстроилась – конечно, узко! Как она умоляла портниху сделать чуть шире! Например, в боковых швах. Но та упрямо не соглашалась: «Верочка Андреевна, потеряется силуэт». Какой, к чертям, силуэт, если тесно? А на улице, между прочим, жара! Разумеется, и в машине, и в ресторане кондиционеры. Но ресторан загородный, природа вокруг чудесная, ландшафт исключительный, и все наверняка высыплют во двор. Вера давно мечтала о «смене концепции» – влезть наконец в балахоны, в размахайки, во что-то свободное и широкое. Не думать о том, что все-таки есть у нее животик, пусть аккуратненький, скромный, но все-таки. И руки, как ни крути, у нее полноваты и, увы, дрябловаты. Это Генаша не видит, а уж она сама себя не обманывает. И бедра. К разряду полных дам ее отнести нельзя, она, что называется, женщина в теле, к тому же в приятном, даже красивом теле. Но все-таки в «облипку» ей как-то уже ни к чему. Неловко и неудобно во всех смыслах.

Вера все-таки натянула платье, поправила его, потянув вниз. Портниха, Люся Зайцева, давно ставшая приятельницей, как это часто бывает, знала ее фигуру наизусть. И вкус ее знала. И знала вкус Геннадия Павловича, перед которым по-женски млела. И кажется, его замечания и пожелания казались более важными, чем замечания и пожелания самой Веры.