– Они двинулись на восток!
– Линду, – негромко сказал я, – ты ничего не замечаешь?
Я, конечно, не Чингачгук, но следы читать обучен – мы эту науку еще с дедом проходили да со старым охотником, Елизаром Терентьевичем. Граница, можно сказать, отточила мои умения.
Весин встрепенулся, заоглядывался обеспокоенно и чуть было не застонал.
– Ну конечно! – горько признал он. – Лошади без седоков пошли!
– С чего ты взял? – удивился Мал.
– Следы стали не такими глубокими, а шаг размашистей. Лошади налегке идут!
Мы вернулись по ручью и вскоре заметили то, что пропустили в горячке, – на одном из поваленных стволов кора была содрана, чуть повыше – ветка треснула. Видать, цеплялся хазарин, оскользнувшись.
Линду нырнул в заросли и вскоре вернулся.
– Следы! – выдохнул он. – Много!
Я кивнул и подозвал Хотена. Тот подъехал на худой своей лошаденке – без седла, а узду заменял кожаный ремешок. Коняка его жевала задумчиво.
– Все, Хотен, – сказал я, – начинается твоя служба. Уводи наших животин. Расседлай, протри хорошенько каждую, напои и корму задай. А это тебе за труды.
И протянул мальчишке полдирхема. У того глаза стали по пять копеек (в России 2016 года надо говорить – «по пять рублей»).
– За мной, – скомандовал я.
И пошел вперед. В этом времени военачальники не отучены пока от вредной привычки – самим водить свое войско.
Круглый щит на ремне (сколоченный из досок и оббитый вощеной кожей) я повесил за спину – самое ему место в походе, поэтому ножны на перевязи сместил на левый бок.
Следы просматривались неплохо.
– Линду, как думаешь, сколько хазар осталось с конями?
Весин задумался.
– Человек пять, командир. У них тут голов тридцать вместе с вьючными и запасными.
– Пожалуй, ты прав… Ладно, с этими коневодами потом разберемся.
Шагов через сотню мы неожиданно вышли на длинную просеку – пеньки торчали в широкой полосе, тянувшейся чуть ли не полверсты. И вскинул руку, подавая сигнал остановиться, – к нам приближался всадник на мохноногой лошади. Грива у нее чуть ли не до травы доставала.
Всадник был вылитый степняк – в круглом шлеме-наплешнике, в халате, из-под которого выглядывала кольчуга, к седлу приторочен саадак, объединявший колчан и чехол для лука. Одной рукой хазарин держал поводья, другую опустил на рукоятку кривого меча, прабабушки сабли.
С длинными черными усами, с козлиной бороденкой, он зыркал во все стороны, не зная, за каким деревом прячутся коварные русы.
– Тойво, готовь тупую стрелу.
– Есть…
Мы стояли в подлеске и не двигались. Конечно, в разведку кого попало не пошлют, но хазары выросли в степи, а мы – лесные жители.
– Стреляешь в шею с двадцати шагов. Только в горло не попади, он мне нужен живым.
– Есть!
Подпускать хазарина ближе не стоило – не увидит, так учует. Свистнула тупая стрела, без наконечника – такими охотники снимают куниц, чтобы не попортить шкурку.
На хазарском шлеме торчал плюмаж из конского волоса и свисала кольчужная сетка, закрывая затылок и боковые части шеи.
Всадник как раз отвернул голову, и древко ударило ниже челюсти. Хазарин откинул голову, теряя сознание, да и завалился на бок. Конь захрапел, когда я выскочил из лесу, но ссориться со мной не стал – позволил ухватить за повод. Отроки рывком сняли всадника.