Нормальной хирургической робы не нашлось, и медсестры, похихикивая, обрядили его в женскую больничную рубашку. «Посмотри, на какие жертвы иду ради тебя!» — сказал он Миллеру, переодеваясь прямо в коридоре.

Колдунов с Чесноковым отстранили медсестер и сами повезли каталку в операционную. В хлопчатобумажной рубашке, испещренной надписями «Минздрав» и едва достающей до колен, Колдунов являл собой весьма дикое зрелище.

— Вам, наверное, нужен ассистент? — спросил Чесноков, когда они вдвоем переложили Миллера с каталки на операционный стол.

Услышав это, пациент заволновался.

— Уйдите, Чесноков! — трагически прошептал он. — Мало того, что вы ничего не смыслите в медицине, так вы еще одержимы жаждой мести за то, что я не подписал вам аттестацию! Умоляю, уйдите!

— Что же, мне одному работать? — обиделся Колдунов. — Да нормальный он мужик, Дима…

Раненый демонстративно закатил глаза.

Саня проверяла наркозный аппарат, готовясь к интубации трахеи.

— Вообще-то, — сказал Миллер, внимательно наблюдая за действиями окружающих, — вы, Чесноков, спасли мне жизнь. Если бы вы не скрутили этого несчастного, он бы меня добил. Так что давайте, несите скорее свой лист. Подпишу, пока жив.

Чесноков захохотал:

— Некогда подниматься за ним. Если что, у меня свидетели есть, что вы, Дмитрий Дмитриевич, меня аттестовали.

— Все, шутки в сторону! — Колдунов последний раз проверил, как Миллер лежит на столе и удобно ли это положение для предстоящей операции, крикнул операционной сестре, чтобы шла мыться, и сам отправился за ней.

Саня приказала анестезистке вводить снотворное, взяла голову Миллера в ладони и держала так, пока он не уснул.

«Я так много могла бы сказать тебе… Сказать, что ты мне близок, что ты родной человек для меня. Бог предназначил мне в мужья другого, но о тебе я всегда буду думать с любовью и благодарностью. Я буду молиться о том, чтобы ты был счастлив. И я не дам тебе умереть сейчас. Мои руки должны передать то, что я могла бы сказать тебе. Все будет хорошо, Дима».

Если бы сейчас на операционном столе лежал другой человек, она, наверное, радовалась бы, что снова работает вместе с Колдуновым, доктором, всегда служившим для нее эталоном хирургического мастерства. Но во-первых, она очень волновалась за Миллера, а во-вторых, понимала, что Колдунов, несмотря на внешнее спокойствие, волнуется и растерян не меньше ее самой.

— Ревизия, — сказал Колдунов, — в животе около литра крови со сгустками. — Он отдал нужные команды ассистенту и операционной сестре. — Так, Саня, селезенка целая. Ранение левой доли печени. Ну, с этим мы справимся…

У нее немного отлегло от сердца. Несмотря на достаточно стабильное состояние Миллера, на операции могли обнаружиться повреждения, несовместимые с жизнью. А ранение печени — штука, конечно, опасная, но вполне поправимая. Тем более что у Колдунова опыт лечения этих ранений ого-го какой! И не ножевых, а огнестрельных, что, как известно, намного опаснее.

— Как же ему повезло! — воскликнула она.

Колдунов хмыкнул:

— Ну, я бы с этим поспорил… Не думаю, что пойти в палату с обходом и напороться на нож — такое уж везение.