– Там дети ходят и пенсионеры. Та же Ирина Николаевна, моя подруга. Она такая рассеянная! Представляете, звонит мне вчера вечером и рассказывает: «Знаешь, Лека, целый день не могу понять, почему на меня Матильда так странно смотрит». Матильда, это ее собачка, пекинес, ей дети ее подарили, чтобы не скучно одной было. Так знаете, что выяснилось? Оказывается, она забыла Матильде в мисочку воды налить. Хотя корм положила. Она ее сухим кормом кормит, знаете, этим, забыла название, его еще все по телевизору рекламируют…

– Леокадия Альбиновна, не отвлекайтесь, – пророкотал Иннокентий Федорович. – И меня не сбивайте! Я, можно сказать, с социальной несправедливостью бороться пришел, а вы тут со своей собачкой.

– Так она не моя, а Ирины Николаевны…

– Все равно, не о ней речь! А о законности вашей стройки. – Эти слова были адресованы уже не соратнице, а врагам – прорабу и его помощнице. – На каком основании здесь вообще начали строительство?! Не имеете права. – Иннокентий Федорович по привычке завелся.

– Так, вот только кричать на меня не надо! – прораб тоже повысил голос. – Кричать я, уважаемый, не хуже вашего умею. Стройка наша вполне законна, согласована со всеми инстанциями. И, насколько мне известно, вы и сами отлично об этом осведомлены. Мне говорили, что вам еще весной, по вашей же просьбе, были переданы копии всех документов.

Сказав это, он выжидательно посмотрел на Леокадию Альбиновну, и та несколько стушевалась под его прямым настойчивым взглядом.

– Да, они у Ирины Николаевны, – подсказала Иннокентию Федоровичу его верная союзница, но тот лишь с досадой отмахнулся.

– С этим мы еще разберемся, где надо… Но даже если у вас и есть разрешение на строительство, это все равно ничего не значит! Вы общественный порядок нарушаете! Грязь вокруг развели, кабели разбросали, свет загородили, шум постоянный, ни днем ни ночью покою нет! Нет, мы этого так не оставим! Мы на вас в суд подадим!

– Так уж сразу и в суд… – усмехнулся прораб.

– Именно так! – Иннокентий Федорович уже разошелся не на шутку. – Всех за решетку посадим! Вплоть до самого главного директора! Что за олигарх этой вашей фирмой владеет? Еремин, кажется, его фамилия? Вот его первого в тюрьму-то и отправим. Ишь, кровопиец, наворовал полную мошну денег, нажился на чужом горе, а теперь думает, что ему все можно!

– Послушайте, прекратите! – заверещала вдруг девица. – Как вам не стыдно. Как вы можете оскорблять человека, которого совсем не знаете.

– Тише, матрос Ершова, умерь свой пыл, – Георгий примирительно положил ладонь ей на руку, но девица тут же ее отдернула. Тогда прораб повернулся к своим гостям и на удивление спокойно проговорил: – Мы закончили? Тогда я вас больше не задерживаю.

– Нет, мы не закончили! – гневно выкрикнул Иннокентий Федорович, вставая. – Завтра же здесь будет пикет из защитников заповедного уголка столицы. Вы еще с позором уберетесь отсюда. Мы еще разберемся с законностью вашей стройки, мы до Собянина дойдем, если надо. До Гаагского трибунала!

Довольный, что в этой битве победа осталась за ним (ну, почти), ветеран решительно поднялся и зашагал прочь из офиса. Очень хотелось напоследок демонстративно хлопнуть дверью, чтобы ее стук прозвучал зловеще, как предупредительный револьверный выстрел. Но как назло, в помещении, которое эти буржуи специально оборудовали, чтобы заманивать людей и выкачивать у них деньги, двери закрывались мягко, и сопроводить свой уход угрожающим грохотом не удалось.