А вот обернувшийся Козлов даже их глазам уделил куда меньше внимания, чем я. Он лишь увидел женщин и сразу же прибегнул к тем словам, которые произносил ранее — «сначала бей, а потом спрашивай». В его руке дрогнул пистолет, выхаркнув пулю и издав грохот выстрела. А спустя миг свинцовая смерть попала в солнечное сплетение той женщины, которая стояла слева, но она даже не покачнулась. Я чётко видел, как в балахоне образовалась маленькая дырочка, но пришлая всё так же стояла в дверном проёме, рядом со своей близняшкой.

Тогда полицейский, видя результат стрельбы, что-то прорычал, схватившись одной рукой за крест, висящий на шее, а следом сделал ещё несколько выстрелов. И все они не возымели на женщин никакого действия, лишь прибавили дыр в балахонах. Но сержант не успокаивался. Он стрелял до тех пор, пока в «макаре» не закончились патроны, после чего оружие потеряло свою силу. И вот в этот момент женщины синхронно исчезли, а спустя миг оказались уже возле каждого из нас, возложив руки на наши лбы.

Я не почувствовал ни тепла, ни холода, словно ко мне прикоснулась какая-то мертвенно-бледная коряга с чёрными ногтями. А вот эффект от такого фокуса был — меня мигом пробрал резкий приступ страха. Да такой сильный, что даже меч выпал из дрожащей руки, а колени подогнулись.

В тот же миг изо рта моей мучительницы потекли бесцветные слова:

— Отдай мне свою силу… отдай мне свою силу…

Я бессвязно замычал, параллельно услышав рядом дикий визг, который сложно было отнести к тем звукам, которые может воспроизвести человеческое горло, но между тем визжал трясущийся Козлов. Его била крупная дрожь, заставлявшая колыхаться дряблое тело. Глаза сержанта закатились, а пистолет со стуком упал на пол.

Благо, что вид полицейского вдохнул в меня злость: истинную, незамутнённую. И я почувствовал, как внутри меня взорвался давно спавший вулкан, густо замешенный на тлеющей ненависти к обидчикам отца. И к этой ненависти прибавился гнев на чёрта, угрожавшего мне, и на Билгара, совершившего предательство. И ещё во мне вспыхнул страх за жизнь Веры. Всё это вкупе позволило мне на пару мгновений победить разрывающий разум ужас, скосить взор, встретиться взглядом с потусторонними глазами сволочи в балахоне и отчётливо прохрипеть то, что первым пришло в терзаемую страхом голову:

— Ты го… горишь, сука…

Та замедленно моргнула, а затем отняла руку от моей головы и завизжала, вторя Козлову. Меня тут же накрыла волна такого страха, что я заорал во всю силу своих лёгких и едва не обмочил штаны, но благо, что приступ длился всего пару секунд, за которые мне не суждено было умереть от разрыва сердца. Я всего лишь бессильно упал на четвереньки, блюя всем тем, что ещё оставалось в моём желудке, а потом сумел поднять тяжеленную голову и увидел, как женщина принялась истошно выть, сдирая с себя балахон.

Её товарка мигом отпустила обмякшего Козлова. И тот упал спиной на подоконник. А пришлая метнулась ко мне, выставив перед собой руку. Я видел её приближение и понимал, чем закончится дело. Второй раз мне уже не уйти из-под такого контроля. Поэтому я, превозмогая дикую слабость, обхватил дрожащими пальцами рукоять меча и умудрился поднять клинок, который весил, как все грехи нашего правительства.