— Нет, никогда. А если бы это было так, то разве на коробке не было бы ее отпечатков?

— Она могла бы надеть резиновые перчатки.

— Что за чушь! Мистер Ротберг тоже мог надеть резиновые перчатки!

Кевин улыбнулся. А она не глупа. Может быть, она и выпивала, и работала не так хорошо, как хотелось бы врачу, но она была не глупа. Он решил попробовать другой подход.

— Миссис Ротберг вам нравилась, верно, Беверли?

— Конечно! Она была настоящая леди, я же вам говорила.

— И вам не нравилось, что мистер Ротберг встречается с другой женщиной, когда его верная жена так тяжело больна?

— Он эгоист! Он даже приходил-то к ней редко. Она всегда просила меня позвать или привести его.

— Значит, вы понимаете, что у нее могли быть основания сделать так, чтобы его обвинили в ее смерти.

— Она не могла убить себя… Я не могу в это поверить…

— Вам всегда было ее жалко… вы выпили… пару стаканчиков… И она попросила вас отнести инсулин в его комнату…

— Нет! Послушайте, мне не нравятся ваши намеки, мистер Тейлор. Не думаю, что мне следует продолжать этот разговор. — Она скрестила руки на груди и уставилась на него.

— Отлично. Оставим эти вопросы до суда, когда вам придется отвечать под присягой.

Ему было жаль так жестко разговаривать с этой женщиной, но он хотел вывести ее из равновесия. А что, если это не удастся? Кевин быстро отогнал от себя этот вопрос. Он убрал блокнот в кейс.

— Если вы это сделали и это выяснится в суде, вас сочтут соучастницей преступления. Серьезного преступления.

— Я этого не делала.

Кевин поднялся.

— Но, разумеется, если вы сделали это, не зная ее намерений, никто не сможет вас ни в чем обвинить.

— Я не относила инсулин в комнату мистера Ротберга, — повторила Беверли Морган.

— Хорошо, — кивнул Кевин. — Мне нужно побеседовать с другими людьми и проверить другие факты.

Он направился к выходу.

Беверли поднялась и проводила его в прихожую. Она смотрела, как он надевает пальто. Он посмотрел на нее. Перед ним стояла чернокожая женщина, вступившая в осеннюю пору своей жизни. У нее было мало счастья. Она получила профессию и пыталась воспитывать сыновей одна, без мужа. И все закончилось катастрофой. Она пила, но сохраняла свою работу. А теперь все кончилось, и кончилось самым ужасным образом. Конечно, ее пожелтевшие от выпивки глаза с каждым днем видели все меньше солнечного света. Казалось, что она родилась в солнечный день, а окружающий мир все сужался и сужался вокруг нее, и в конце концов она оказалась в темном туннеле. Кевин жалел о своей жесткости. Ротберг точно этого не стоил.

— Должен признаться, ваша стряпня пахнет изумительно.

Лицо Беверли не смягчилось. Она смотрела на него со страхом и недоверием. И он не мог ее в этом винить. Ведь все, что он сказал и сделал, было продумано и спланировано заранее. Почему бы ей считать его искренним? И все же сердце его сжалось.

— До свидания и спасибо вам, — сказал он, открывая дверь.

Беверли вышла на крыльцо и стояла, глядя, как он по узкой дорожке идет к лимузину. Харон открыл ему дверцу, потом повернулся и взглянул на нее. Кевин видел, как гнев и недоверие на лице женщины сменились ужасом и страхом. Она быстро закрыла дверь, и мгновение спустя он уже ехал обратно.