Хотя слова Милтона звучали довольно искренне, Кевин почувствовал себя неловко. Его будто поздравляли с тем, что он — хороший убийца. А вот на Ротберга подобная рекомендация произвела самое лучшее впечатление.

— Понимаю… Что ж, неплохо, неплохо… Итак, что же я могу сделать, чтобы помочь себе?

— Вот это дело. — Мистер Милтон поднялся. — Оставляю вас в компетентных руках Кевина. Кевин, вы знаете, где меня найти, если я вам понадоблюсь. Удачи, Стэнли, — сказал он, глядя на Ротберга. — Но дело не только в удаче. Дело в опыте и навыке, и вы сейчас в руках настоящего мастера. — Он похлопал Кевина по плечу. — Продолжайте.

Кевин кивнул, сел и открыл кейс, чтобы сделать то самое, чего хотел от него Милтон — произвести впечатление на Ротберга знанием фактов. Сначала они обсудили болезнь Максины, потом он стал задавать вопросы о сиделке. Кевин заметил, что Ротберг отвечает кратко и осторожно. Он уже вел себя так, словно находился на перекрестном допросе в зале суда.

— Надеюсь, мистер Ротберг, вы понимаете…

— Называй меня просто Стэнли. Нам с тобой придется сродниться…

— Хорошо, Стэнли. Надеюсь, вы понимаете, что для меня не должно быть никаких сюрпризов — только так я смогу сделать свою работу.

— Сюрпризов?

— Вы не должны утаивать от меня того, что может знать или использовать окружной прокурор.

— Разумеется. Никаких проблем. Если я не могу быть честен с адвокатом, значит, я виновен, так?

— Люди умалчивают или говорят лишь половину правды не только по причине действительной виновности. Иногда человек боится, что его сочтут виновным, если какой-то факт станет известным. И он утаивает этот факт даже от собственного адвоката. Позвольте мне судить обо всем. Я сам решу, о чем можно говорить, а о чем не следует.

Ротберг кивнул. Он перестал презрительно щуриться, и Кевин почувствовал, что ему удалось произвести впечатление.

— Как давно вы с женой стали спать в разных комнатах?

— Когда Максина серьезно заболела. Я постарался обеспечить ей максимальный комфорт. Ее спальня превратилась в настоящую больничную палату, особенно когда ей ампутировали ногу, — лекарства, оборудование, больничная кровать. У нее даже была постоянная сиделка.

Кевин кивнул.

— Самое опасное для нас — то, что в вашей комнате тоже хранился инсулин и шприцы. Окружной прокурор может использовать этот факт против вас. — Кевин замолчал и заглянул в свои бумаги. — Инсулин хранился в нижнем ящике шкафа. Но ведь вам никогда не приходилось делать инъекции жене, верно? И она вас об этом не просила?

— Нет. Я даже не мог смотреть, как это делает сиделка.

— Тогда зачем вы хранили инсулин в своем шкафу? Почему не в комнате жены?

— Я не хранил его.

— Но вы же не отрицаете, что инсулин был там? Его нашли при обыске. Вы хотите сказать, что даже не знали, что он там лежит?

Ротберг ответил не сразу.

— Я действительно увидел ампулы за день до смерти Максины. Но я совершенно забыл об этом.

— Вы не клали его туда, но вы увидели его и забыли о нем? Вы не спрашивали у сиделки, почему там оказался инсулин?

— Мне о многом приходится помнить, Кевин. Я управляю большим отелем и большим бизнесом по выпечке булочек с изюмом. Мы собираемся выходить на канадский рынок, — с гордостью заявил Ротберг. — Я просто забыл.