— …история… — сказал я.
— Это было первый и единственный раз, — сказал Захарченко. Но тут же передумал: — Был ещё случай: один у них упёрся с пулемётом, все уже позиции оставили, а пулемётчик последним сидел. Его никак взять не могли, а в оконцовке он подорвал себя и тех двоих, которые к нему заскочили. Гранату дёрнул. Такое тоже было.
…вечером того же дня мы сидели в кафе «Легенда» с одним моим добрым знакомым из ополченцев, и чтоб тему закрыть, я и его спросил о том же самом.
— Ты можешь сказать что-нибудь хорошее про бойцовские качества украинских «силовиков»?
— В добровольческом батальоне «Донбасс» я видел реально хороших пацанов, — ответил он готовно. — Как красиво они выходили из-за угла! У них, правда, мне показалось, польский акцент был.
— Из-за угла выходили?
— Да: один автоматчик отработал, второй, потом выходит и отрабатывает РПГшник. Моё отделение у них этому научилось. У них же я видел, как раненый делал перезарядку автомата одной рукой — я, признаюсь, тоже тогда же запомнил это движение, чтоб при случае сделать то же самое — если понадобится. И, знаешь, пригодилось. [Мой товарищ был четыре раза ранен. — прим, авт.]
Ещё наш пацан рассказывал: работал из пулемёта, опытный — но даже не ранил никого из наступающих украинцев. Они его пулемётную точку за минуту обошли!
Или другой мой сослуживец, уже покойный, Жук у него был позывной, говорил, что отправился по нужде в тыл, только расположился — два ствола в голову: «Не бойся, парень, мы не каратели» — и начинают его паковать. Другой наш пацан случайно проходил мимо, сначала подумал, что свои балуются, а потом понял — и дал очередь. Но эти отошли по красоте: один с подствольника дал, и оба — кувырками — никто по ним так и не попал. Жук с голой жопой на свой же пулемёт побежал с перепугу.
Потом мы оба вспомнили того пленного украинского полковника, которого в одном известном ролике из аэропорта комбат Гиви заставил проглотить шеврон.
Товарищ мой, последнее своё ранение получивший как раз в аэропорту, сказал, что про полковника этого ополченцы тоже отзывались нормально.
— Помню, когда Гиви ему сказал шеврон съесть, было видно, что он не сломленный, — сказал я.
— От пощёчины, правда, падал, — сказал мой товарищ.
— Может, и падал, но по глазам было видно, что он злой и упрямый.
— Я тоже, когда думал о плене, — поделился мой товарищ, — решил так: главное, чтобы член не отрезали, глаза не выкололи — а все эти пощёчины можно пережить.
— Упал и упал. А когда его водили по Донецку: смотри, мол, смотри, что вы натворили — по лицу его можно было прочесть: мало вас тут перебили.
— Он блок поставил и всё, — по-своему дал психологическую оценку мой товарищ, в прошлом боксёр.
— Он просто был уверен в своей правоте и думал — вот сейчас я тут похожу, а вернусь живым — и устрою вам ещё.
— А ты видел, — вспомнил мой товарищ, — когда Порошенко представлял его к награде, он говорил, что, мол, я реально понял, что нужно защищать свою родину, несмотря ни на что.
— Вот ведь сука какая.
— Это ж те же русские, ну что говорить, — неожиданно заключил мой товарищ.