– Решил дождаться утра!.. – ответил посадник, намекая, что в ночь ему всё равно не лечь от волнующего ожидания.

– И это правильно. Утро нынешнее будет необычно ранним… Рассветёт раньше… С полуночной стороны красным сиянием всё Ильмень-море обдаст…

– Ни разу за всю жизнь не доводилось видеть, чтоб рассвет с полуночной стороны приходил, вот и хочу дождаться… Выпей щей-ка…

Воевода пригубил прохладный кислый напиток, и поставил кружку на стол.

– Что князь Здравень? Он-то, думаю, бессонницей не мается, и рассвет ноне встречать не намеревается?

– Зря так думаешь… Князь спит, и многое при этом видит. А иногда и заранее высыпается, чтобы в нужный момент не спать. Велел всю ночь сани запряжёнными держать. Для него это – большой праздник. Спрашивает, единственно, что про князя Буривоя слышно. Опасается он его шибко. Памятью живет битой.

– Вестей про Буривоя пока нет. Сейчас нет… Я, правда, ещё с воеводой Далятой не встречался. Да какие и у него новости могут быть. Буривой тихо сидит или, вернее будет сказывать, тихо лежит, и, думаю, соображает, из чего ему лучше домовину себе сооружать. Коли сына позвал в такой момент, и Вадимир стремглав на зов помчался, город в беде бросив, стало быть, совсем Буривой плох. И Первонег о том говорил, хотя и не громко.

– А ждать Буривоя, думаешь, здесь не резон?

– Это именно Здравеня больше всего волнует?

– Это волнует. Побаивается Буривоя, побаивается, памятуя годы бывшие, рати битые.

– А пусть не волнуется. У Буривоя полков под рукой не хватит, чтоб сюда против нас привести. Все его полки или тоже побиты Войномиром, или по крепостицам малым рассеяны. Он сам в большой крепостице заперся, высунуться до весны не сможет.

– А если ты сожжёшь Славен… Не примчится Русу жечь?

Славера такие опасения или князя Здравеня или самого посадника Ворошилы только смешили. Тем более, после того, как он только что объяснил положение вещей.

– Коли мог бы, не сына бы к себе звал, а сам сюда пожаловал. Выживет, и то, слава Перуну. Не выживет, Перуну тоже слава.

– Ладно, так и передам князю. Но его ещё больше другое беспокоит.

– Что?

– Что со Славеном дальше будет?

– А что будет? Сгорит Славен. Вот и всё, что будет. А князь Здравень после наших трудов ратных сможет на коня сесть, или в сани, если верхом ему тяжко, и поехать через Ильмень-море на углище посмотреть, и поклон словенского народа принять. А потом уж пусть с князем ли Буривоем или с княжичами договаривается, кто кому и сколько должен останется. Наше условие в этом договоре одно, но обязательное. Словене в Бьярмию ни ногой, ни носом соваться не должны, а крепостицы и остроги бьярминские нам сдать. Именно так, не сжечь, как бывало, а целиком сдать, иначе не дадим им новые стены в Славене ставить. Тоже жечь будем…

– Вот, стало быть, вопрос такого договора Здравеня нашего и больше всего трогает. Он от той печки думает, на которой два брата Славен и Рус решали города по разным берегам Ильмень-моря строить, и считает, что братья не всё хорошо додумали…

– Что же они не додумали?