– Хочу ее увидеть. Хочу убедиться, что она не пострадала.

– Ей лучше, чем в последний раз, когда ты ее видел; вот что я тебе могу сказать.

Эрхард вспомнил свой последний разговор с Моникой. Как она тогда злилась!

– Не прикасайся к ней!

Палабрас вскинул руки вверх. Эрхард посмотрел на него в упор. Ему трудно было поверить, что человек, с которым он давно знаком, оказался таким подлецом.

– Зачем? Зачем ты это делаешь? Чтобы доказать, как ты силен? Из-за денег? Или просто потому, что ты больной на голову?

– Виной всему любовь. И больше ничего.

– Что?!

– Не понимаешь, да? Безусловная любовь. Преданность.

Эрхард засмеялся:

– Какие ты, оказывается, знаешь красивые слова!

– Пятнадцатое сентября девяносто пятого года.

– При чем тут это?

Стук продолжался. К нему присоединился скрежет. Палабрас жестом велел Чарлзу отойти и попросил его прекратить это. Чарлз пожал плечами и вошел в помещение за красной дверью.

– Пятнадцатое сентября девяносто пятого года, – повторил Палабрас. – Твоя жена вошла в гостиную, чтобы узнать, почему ты не ложишься спать. Где ты? Где отец ее дочерей, где любовь всей ее жизни? Вы столько пережили вдвоем… То, что происходит, ее очень печалит. Ты знал это, Эрхард?

Эрхарда била дрожь; ему показалось, что его тело превратилось в желе, готовое взорваться.

– Ты не знаешь, о чем говоришь! Ты не знаешь, что у нас случилось!

– Я только хочу сказать, что ты понятия не имеешь, что такое любовь. Такая любовь, когда готов на все. Чего бы это ни стоило.

– Какое отношение все происходящее имеет к любви?

– Хочешь верь, хочешь не верь, но я очень к тебе привязался, мой молчаливый, виноватый Настройщик. Год за годом ты помогал мне, настраивал мой рояль, но никогда ни о чем меня не просил: ни помощи моей, ни денег. Ты настоящий друг. И все же ты медленно отравлял моего сына, настраивая его против меня.

– Я никогда не…

– Он прислушивался к тебе. Все, что ты говоришь, – правильно, просто и интересно.

– Он не слушал меня. Ему было наплевать.

– Что же в такой ситуации делать отцу? Опустить руки? Пожертвовать собой? Допустить, чтобы сын ушел из семьи? Или сделать все, что можно, чтобы сохранить семью?

Выйдя из-за красной двери, Чарлз что-то прошептал Палабрасу на ухо.

– А ты, оказывается, гораздо хуже, чем я думал, – сказал Эрхард. – Для того, что ты сделал, нет оправданий… никаких!

– Не продолжай. Моя матушка, Царствие ей Небесное, бывало, говорила о стыде. Но стыд никогда ни к чему не приводил. Чего нельзя сказать о любви. Ради любви необходимо чем-то жертвовать.

– Палабрас, они люди. Ты не имеешь права решать, кому жить, а кому умирать. Ты преступник, и ты ответишь за свои преступления.

– Именно этого я и боялся. Необдуманных и беспочвенных обвинений.

– У меня есть доказательство. Оно спрятано в надежном месте, но, если со мной что-нибудь случится, ты прочтешь обо всем в газете. У меня есть свидетель. Он многое видел!

Эммануэль Палабрас, не глядя, опустился в одно из кресел; сзади его тут же обняли четыре черных руки. Он широко улыбнулся.

– Просил же я тебя не играть в детектива! Такая работа тебе не слишком хорошо удается.