Сейчас не тот случай. Положить их нетрудно, но это означает ввязаться в нешуточные хлопоты зря, вопреки интересам дела. Чтобы доставить по назначению невесомое содержимое подкладки, он обязан был равнодушно взирать на любые гнусности, какие только могли происходить вокруг.

И он остался стоять, нисколечко не презирая себя — потому что дело не в его личной трусости, а…

Энергичные, уверенные шаги простучали от двери в глубь разгромленного магазина. Это вошел офицер — не первой молодости, лет пятидесяти, седой, с аккуратными черными усиками, в безукоризненном мундире с эмблемами и значками той же пехоты, с капитанскими дубовыми листиками на погонах.

Картина переменилась мгновенно. Солдаты торопливо вытянулись, сержант оставил свое похабное занятие на середине процесса, вскочил и, такое впечатление, постарался стать ниже ростом, уставясь в пространство ничего не выражающим взглядом оловянного истукана.

Оценив происходящее с полувзгляда, капитан поднял руку, воздел указательный палец с видом Зевса-громовержца и металлическим голосом принялся, судя по тону, распекать свое расшалившееся воинство. Мазуру вновь привиделась дурная картинность и в его манерах провинциального актера и в наигранно-раскаянных позах солдат — происходящее, полное впечатление, напоминало кадр из какого-нибудь индийского фильма, где эмоции и жесты преувеличены раз в десять против реальных…

— Боже мой, сеньорита Хагерти! — удрученно воскликнул капитан, помогая девушке подняться. — Как хорошо, что я успел вовремя! И как печально, что вы проигнорировали все предупреждения, продиктованные искренней доброжелательностью… Вас же убедительно просили держаться подальше от этих неспокойных мест.

Энджел с видом гордым и презрительным неторопливо застегнула джинсы, вырвала у ближайшего солдата свою курточку, которую тот ей боязливо протянул, держась поодаль с таким видом, словно опасался, что его укусят за руку.

— Что бы я без вас делала, Агирре… — сказала она без всякой благодарности в голосе, скорее уж насмешливо.

— Я рад, что вы должным образом оцениваете мои скромные усилия, — как ни в чем не бывало протянул капитан. — Право же, вам следовало быть осторожнее, сеньорита. Здесь развернулись форменные военные действия, солдаты разозлены и бесцеремонны. Это все парни из глухих деревушек, представления не имеющие о хороших манерах и галантности…

— Ну да, я и сама вижу… Могу я попросить назад камеру?

— О, разумеется! — капитан щелкнул пальцами и второй солдат торопливо поднес телекамеру.

— Здесь была кассета с пленкой…

— В самом деле? — с непроницаемым лицом поднял бровь капитан. — Если и была, сейчас ее уже нет… Представления не имею, что с ней могло приключиться. Должно быть, эти деревенщины, забавляясь с прибором, которого в жизни не видели, кассету случайно вынули и где-нибудь выбросили… Хорошо хоть камеру не уронили… Ах, как вы легкомысленны и неосторожны, сеньорита Хагерти, при всем вашем очаровании… — он подошел к девушке совсем близко. — Дорогая сеньорита, ну зачем столь тенденциозное, одностороннее освещение непростой жизни нашего государства? Не скрою, у нас все еще имеется масса недостатков во всех областях, но нужно же понимать — свергнутая и осужденная прогрессивной общественностью хунта оставила тяжкое наследие, процесс формирования демократии нелегок и долог. В этих условиях журналистам из столь демократичной страны следовало бы, наоборот, выискивать светлые стороны в происходящем, искать положительные примеры долгого и сложного процесса перехода к демократическому обществу… В то время как вы, уж простите за откровенность, только тем и занимаетесь, что старательно выискиваете совершенно нетипичные явления вроде здешних беспорядков…