– А вы об этом откуда знаете?
– А я при этом присутствовала, – пожала плечами Горецкая. – Разговор происходил в моем кабинете. В общем, после него родители сочли за лучшее эту историю замять. Им уже стало страшно, что об их дочери начнут говорить как о распущенной девице – вы понимаете, что я имею в виду.
– Понимаю. А что Широков?
– О! – Горецкая закатила глаза. – Он так перепугался, что поспешил уволиться. И я не стала удерживать. Он был деморализован. Думаю, его поведение сыграло большую роль в том, что они с Аленой расстались. Гораздо большую, чем вмешательство родителей. Просто Алена вдруг посмотрела на него совсем другими глазами. Именно в тот момент она поняла, что он вовсе не взрослый мужчина, а сопливый мальчишка.
Горецкая сделала паузу и внимательно посмотрела Гурову в лицо.
– Вы, Лев Иванович, если подозреваете Костю в причастности к нападениям на женщин, лучше выбросьте сразу это из головы и не тратьте время, – сказала она. – Он на это не способен.
– Что, такой порядочный человек? – усмехнулся полковник.
– Нет, – ответила Тамара Валентиновна с какой-то грустью. – Просто он трус. Потому-то он и уволился тогда. Я видела, как Алена на него смотрит – с изумлением, даже недоверием, что ее мужественный физрук краснеет, бледнеет, потеет, мычит что-то невразумительное. Он испугался, как ребенок, которого застали за тасканием конфет из закрытой коробки, припасенной к приходу гостей… Господи, да он испугался до такой степени, что, заикаясь, заявил, что готов жениться на Алене. А она вдруг взглянула на него так, что даже мне стало не по себе. И произнесла: «А я к такому счастью совершенно не готова. Боюсь, оно слишком велико для меня». И столько презрения было в ее голосе!
В голосе Горецкой звучала досада на, как показалось Гурову, Константина Широкова.
– Вам жаль его? – спросил полковник.
– Как вам сказать… Он знал, на что идет. Даже если тебе всего двадцать четыре года, нельзя забывать о том, что ты педагог. То, что сделал Костя, с точки зрения педагога недопустимо. С обычной человеческой же точки зрения вполне понятно и заслуживает сочувствия. Мне бы только хотелось, чтобы он вел себя ну… более достойно, что ли. А он испугался. Он и сейчас сбежал, потому что испугался, – с уверенностью сказала Горецкая. – Он трус. Какие нападения на женщин, о чем вы? Он бы обделался там, в кустах, от страха! Даже не ищите его, не тратьте время.
Гуров молчал, анализируя услышанное. Да, кажется, Горецкая говорит правду. В ее рассказе полковник не нашел никаких нестыковок. Все убедительно, все правдоподобно. Но вот только как-то уж слишком усердно она его убеждает не искать в этом направлении, слишком отводит внимание от Широкова, слишком настаивает на его невиновности. Или ему это только кажется?
Хорошо, если отбросить субъективное мнение Горецкой – что мы имеем? У Константина Широкова была связь со старшеклассницей. Причем он считал это любовью. Потом, когда его прижали к стенке, сбежал. Сбежал из школы, а потом из дома. Если принять как факт, что он трус по жизни, то именно так он и должен был поступить. И вообще, школьный роман и нападения на женщин – как это может быть связано? Глубины подсознания? Психическая ненормальность? Но то, что молодой человек влюбился в красивую ученицу, – это как раз естественно и нормально. Ненормально резать женщин в кустах. И как-то подобное поведение не укладывалось в психологический портрет Константина Широкова, который полковник успел нарисовать в своей голове. Если, конечно, он нарисовал его правильно.