Он гнал меня по мосту через ров и бил зонтиком. А ты кричала, что любишь меня. Я все бежал и бежал, я думал, что и ты побежишь следом. Но когда оглянулся у самой поляны, я не увидел тебя. Замковый холм был пуст, но ворота не заперты. Там стояла твоя мать, Беттина, мне показалось, что она улыбается».

Перед глазами Катарины возникают новые снимки.

Она видит себя у дверей замка. Вот она взбегает по лестнице и бросается на постель. Вот она стоит рядом с отцом. Вот поправляет у зеркала макияж.

«Замолчи! — хочется закричать ей. — Замолчи!»

Но она не может вымолвить ни слова, а голос продолжает.

«Я пришел на вечеринку, ты была там. Я помню Фредрика, он слишком много пил и высоко задирал нос. Я как будто перестал существовать для тебя. Ты даже не смотрела в мою сторону, и это сводило меня с ума. Я пил, стараясь забыться, я танцевал, обнимался с разными девицами, каждая из которых хотела меня. Потом я взял с собой в машину Ясмин, девушку, учившуюся с тобой в одном классе, только для того, чтобы заставить тебя ревновать.

Я хотел почувствовать себя хозяином положения, поэтому и сел за руль, остальное не имело для меня никакого значения. А потом, в поле, на снегу, залитом кровью, я умолял Юнаса Карлссона сказать, что за рулем сидел он, и пообещал ему за это весь мир.

И знаешь, он сделал все так, как я просил. И я понял, что смогу получить в этой жизни все, что пожелаю, если буду достаточно беспринципен и беспощаден. И тогда наконец замолчат газонокосилки, преследующие меня во сне.

И только ты одна оставалась теперь для меня недоступной, Катарина. Как и я для тебя. В ту новогоднюю ночь я умер и заново родился».

Катарина видит снимок разбитого автомобиля. Вот похороны, девушка в инвалидном кресле. Потом перед ней возникает фотография какого-то человека на офисном стуле, сидящего к ней спиной. Снимок за снимком — перед ее глазами проходит чья-то жизнь.

«И когда я купил Скугсо, — продолжает голос, — я хотел вдохнуть жизнь в то, что давно уже умерло. Но это было более безнадежное предприятие, чем поиски философского камня.

Я стоял в воротах, к которым не решался приблизиться столько лет. Я бродил по комнатам, раздевшись по пояс, я кожей чувствовал холод этих каменных стен».

Снимки исчезают. Перед Катариной зеркало, она видит свои глаза, на которые наворачиваются слезы.

Линчёпинг, март и далее

Йерри прислоняется к стене в комнате, освещенной люстрой на сто три свечи. Он чувствует кожей шероховатый и острый камень, поворачиваясь к нему то спиной, то грудью. Эта стена похожа на поверхность далекой враждебной планеты. Прямо перед ним висит картина, изображающая женщину и мужчину с кремом для загара в руке.

Йерри ходит из комнаты в комнату, их здесь бесконечное множество. И еще в замке много телефонов. Йерри садится у стены и, глядя на украшающее ее живописное полотно, повторяет про себя номер Катарины, как мантру. Она так и не позвонила ему — должно быть, злилась за то, что он купил Скугсо. Но и Йерри не стал возобновлять старые отношения. Вместо этого он всерьез занялся своим новым приобретением: для работ в замке нанял мастеров самых разных специальностей, пересмотрел контракты с крестьянами-арендаторами. Он ездит в Линчёпинг к проституткам, которых отыскивает в Интернете; нередко это женщины средних лет, готовые сами платить деньги за удовлетворение своих невероятно высоких сексуальных запросов.