— У меня не такая высокая талия, чтобы носить короткие платья, — сказала Давина Милли; легкий иностранный акцент делал ее высокий звонкий голос еще более особенным.

— Не думала, что короткие платья подчеркивают талию, — ответила Милли. — Сколько уже Алексису?

— Три месяца. — Она издала легкомысленный смешок. — Я думала, что подарила Максу столь долгожданного наследника, но раз — и объявился Джон! И теперь я заколола откормленного теленка в честь возвращения блудного сына.

— Но Джон — не блудный сын, — заметила Милли. — Тот был изгнан, потому что промотал наследство, насколько мне помнится, а Джон стал жертвой обстоятельств против своей воли.

Искрящиеся весельем глаза потемнели, в них появилось сомнение; Давина передернула плечами и быстро отошла.

Комната была обставлена по последней моде, и Милли она вполне понравилась. Милли нашла удобное кресло, чтобы спокойно понаблюдать за окружающими, пока есть возможность. Правда, приглашенных было слишком мало. Ее взгляд остановился на Джиме, разговаривающем с Джоном, и мысли вернулись ко вчерашнему дню: его внезапное прибытие поздно вечером поразило ее, а вот Джим… нет, не ждал, но казалось, предчувствовал.

Они познакомились в Калифорнии, когда все трое стали посещать дополнительный курс по химии в Калтехе. Вероятно, они сошлись благодаря любви Джона к уединению, которое вполне соответствовало изоляции самих Джима и Милли. О причине такого поведения Джон никогда не распространялся, но был также, как и они, настроен против этого жестокого и назойливого мира. Он не нуждался в деньгах, но сумел не примешивать собственное благосостояние к их дружбе. Эти два года в Калифорнии подарили им много прекрасных мгновений; они много времени проводили на пляже, экономя, чтобы перекусить на побережье в кафе, слушали Элвиса Пресли, «Эверли Бразерс»[8] и «Коастерс»[9], столь новых и волнующих в то время. Женщины находили Джона чрезвычайно привлекательным и вовсю с ним заигрывали, но он игнорировал их попытки. Что бы ни грызло его изнутри, оно приносило ему только горечь и боль. Друзья догадывались, что его состояние связано со смертью матери, но он никогда не рассказывал им всего полностью, а они — по крайней мере Милли — не спрашивали. Она предполагала, что Джим знает больше ее.

Те светлые мысли о Джоне, которые занимали почетное место в хранилище памяти Милли, снова напомнили ей о его поразительной и совершенно неожиданной щедрости. Когда последствия травмы носовых пазух стали буквально угрожать жизни Джима, Джон Холл неожиданно проявил настойчивость и привлек лучшего пластического хирурга из Лос — Анджелеса. Ничего не сказав друзьям, он оплатил пластическую хирургию всего лица Джима. Десять тысяч долларов — и Джим Хантер превратился в другого человека. Он не только смог свободно дышать, не только исчезла угроза инфицирования головного мозга, но он больше ни капельки не походил на гориллу. Появился симпатичный чернокожий мужчина, даже отдаленно не напоминающий обезьяну. Джим принял этот дар! Джим, который не терпел благотворительности ни от кого! И Милли знала почему: свободное дыхание и спасение от церебрального абсцесса — это здорово, но даже они не могли сравниться с потерей гориллоподобной внешности.