В заключение предостережем читателя: в этой книге помимо откровенных описаний есть много ненормативной лексики. Автор этого предисловия не раз обсуждал с переводчиком вопрос об уместности буквального воспроизведения на русском языке этих слов. В конце концов решили отдать дань традиционному у нас мнению о «непечатности» подобных терминов и, насколько возможно, сократить их употребление в переводе, благо, старинный стиль, позволяет заменить их более куртуазными выражениями, которых, кстати, в оригинале тоже немало. В остальных случаях, когда эвфемизмы были неуместны, мы решили обозначить «непечатность» этих слов точками, сохранив, однако, первую и последнюю буквы.
Андрей Куприн
Анонимный автор XVIII века
Сладострастный монах
Часть первая
Какое великое благо — освободиться от бремени суетных желаний, легкомысленных забав и губительных страстей, кои получили столь великое хождение в наши дни. Вновь обретя благоразумие после неисчислимых блудодейств и утвердясь в воздержаний от прежних удовольствий, я до сих пор трепещу при мысли об опасностях, которых я сподобился избежать. Вместе с тем напоминание о них усугубляет во мне осторожность и предусмотрительность.
Не однажды возблагодарил я Всевышнего за то, что Ему благоугодно было удержать меня на краю бездны порока и распущенности, в которую я катился, и дать мне решимость, дабы я описал свои прегрешения в назидание возлюбленным моим братьям во Христе.
Я — дитя похотливых святых отцов славного города Руана. Употребляю множественное число, ибо все они похвалялись тем, что сыграли не последнюю роль при моём зачатии. Боязнь цензурования заставляет тут меня поколебаться: надо ли приоткрывать тайны святой церкви? Однако же — прочь стеснения. Монах ведь тоже человек, и посему он способен плодиться и размножаться. И он облегчает тело свое так же, как все мы, невзирая на запреты.
Знаю, любезный читатель, что ты с нетерпением ожидаешь, когда я начну подробно излагать обстоятельства моего рождения. Прошу, однако, иметь снисхождение и запастись терпением, ибо о том я буду сказывать, когда придет черед.
Воспитывался я в семье доброго крестьянина, которого долгие годы полагал своим настоящим отцом.
Амбруаз, ибо так его звали, был садовником в доме, принадлежавшем местному духовенству. Деревня наша располагалась близ Руана. Жена Амбруаза, Туанетта, произвела на свет мертвое дитя в тот самый день, когда родился я. Ее ребенка тайно похоронили, и его место занял ваш покорный слуга. Ведь, как всем известно, деньги творят чудеса.
По мере того, как я превращался в застенчивого юношу, по-прежнему верившего в то, что он — сын Амбруаза и Туанетты, меня стали посещать смутные сомнения, ибо наклонности мои говорили о том, что я скорее сын монаха, а не крестьянина.
Доказательством тому служила Туанетта, женщина привлекательная и жизнерадостная. В ее влажных черных глазах, фигуре, точно у Юноны, и вздернутом носике было нечто очень соблазнительное. Одевалась она с изяществом, необычным для женщин её положения. Когда по воскресеньям сия кокетка надевала платье, открывавшее ее пышную грудь, у меня вылетало из головы, что я ее сын.