Когда же Селина придет? Пять часов, ночь все еще чернее черного… ах, мне сделалось дурно от неистового напряжения чувств! Я бросилась к окну и рывком подняла раму. Ворвавшийся ветер взметнул пламя в камине, яростно трепал мои волосы и безжалостно сек лицо градом – но я все вглядывалась в кромешный мрак, ища Селину. Кажется, я кричала ее имя – да, кричала, и ветер отзывался эхом. Я дрожала – и дрожью своей сотрясала весь дом, даже Вайгерс почувствовала. Я услышала скрип половиц под ее кроватью, услышала, как она заворочалась во сне, – и бархотка стянула мою шею туже прежнего. Должно быть, Вайгерс вздрогнула и вскинулась с подушки, услышав, как я кричу: «Когда ты придешь? Когда ты придешь?» – и снова отчаянно зову: «Селина!» Но крик мой опять отозвался эхом, хлестнувшим мне в лицо с порывом града.

Но только в эхе этом мне почудился также и голос Селины, произнесший мое имя. Я неподвижно застыла, вся обратившись в слух; и Вайгерс затихла, пробужденная от сна. Даже ветер немного улегся и град ослаб. И река была темна и спокойна.

Голос не повторился – однако я чувствовала, что она уже очень близко. Если вообще придет, то скоро.

Скоро, совсем скоро. В последний час ночной тьмы.

Без малого семь, ночь закончилась. Уже грохочут повозки, лают собаки, горланят петухи. Селинины платья лежат вокруг, померкшие при свете утра. Сейчас я встану, сверну их и уложу обратно в картонки. Ветер стих, град превратился в снежные хлопья. Над Темзой висит туман. Вайгерс встает с постели, чтобы разжечь огни нового дня. Как странно!.. Сегодня я не слышала миллбанкского колокола.

Селина не пришла.

Однажды, два года назад, я напилась морфия, чтобы покончить с жизнью. Мать нашла меня прежде, чем жизнь окончательно покинула мое тело, врач промыл мне желудок, и я очнулась от звука собственных рыданий. Ибо надеялась открыть глаза на небесах, где пребывает отец, а меня утащили обратно в ад. «Вы не дорожили своей жизнью, но теперь она моя», – сказала Селина месяц назад. И тогда я поняла, для чего меня спасли. Тогда мне показалось, что она забрала мою жизнь. Я явственно ощутила, как она рывком вытягивает ее из меня! Но тянуть и дергать нити моей жизни Селина начала еще раньше. Я словно воочию вижу, как во мраке ночного Миллбанка она наматывает их на свои тонкие пальцы. И по-прежнему чувствую, как она осторожно их распутывает и тянет, тянет. В конце концов, расставание с жизнью – процесс медленный и тонкий, такое не происходит в один миг.

Рано или поздно руки ее остановятся, завершив дело. Я могу подождать, как и она.

Я поехала к ней, в Миллбанк. Что еще мне оставалось? Она обещала прийти в ночной тьме, но не пришла. Мне ничего не оставалось, кроме как поехать к ней. Я по-прежнему была в платье, ибо не раздевалась со вчерашнего дня. Вызывать Вайгерс я не стала – не хотела, чтобы она видела меня в таком состоянии. Я нерешительно задержалась на пороге, ошарашенная ослепительной белизной и огромностью дня. Но у меня хватило соображения взять извозчика. Самой себе я казалась спокойной. Вероятно, бессонная ночь притупила все мои чувства.