Но и в Ипсуиче можно готовиться к предстоящему триместру. В тишине своей комнаты, забыв ненадолго о Франко-прусской войне, я написал балладу. Вот ее начало:

Всю долгую ночь напролет я думал о Мэри и к утру закончил свое первое произведение для новой «Гранты». Сам в качестве редактора рассмотрел его и одобрил. Так началась моя редакторская деятельность.

По обычаю в первый день триместра студенты встречались со своим куратором. Он произносил приветственную речь и сообщал о возможных изменениях в правилах университета или колледжа. В первый день весеннего триместра 1902 года куратор закончил традиционную вступительную речь словами:

— Все, джентльмены, благодарю вас. Мистер Милн, задержитесь, пожалуйста.

Все разошлись, недоумевая, что я такого сделал. Я тоже терялся в догадках.

Куратор мне объяснил. Разговор шел примерно так:

— Я слышал, в этом триместре вы намерены редактировать «Гранту»?

— Да.

— Нельзя.

— Почему?

— Вам не следовало брать на себя подобные обязательства, не спросив у меня разрешения.

— Ох. — Ладно, спрошу. — А можно?

— Если бы вы сразу ко мне обратились, я бы, несомненно, запретил.

— Но почему?

— Вы математик…

— Э-э…

— Чтобы вы могли заниматься математикой, колледж платит вам стипендию.

— Не слишком большую.

— Судя по отзывам преподавателей, вам и так следует больше трудиться, чтобы получить нужную степень. И в такой момент вы взваливаете на себя совершенно постороннюю работу…

— Я всю жизнь мечтал редактировать «Гранту».

— Предупреждаю: руководство колледжа может и перестать выплачивать вам те суммы, которые…

— Я не могу иначе. Я всю жизнь мечтал.

Долгая пауза. Вид у меня совсем не героический, а скорее упрямый, обиженный и смущенный.

— Пусть лучше не платят стипендию, — мямлю я.

— Так вы считаете, что сможете редактировать «Гранту» и в то же время добросовестно учиться?

— Сколько часов в день будет добросовестно?

— Я бы сказал, не менее шести, если вы хотите стать настоящим ученым.

— Хорошо. Значит, шесть.

— Что ж, отлично. Каждую неделю будете представлять мне отчет о проделанной работе.

На том и порешили. Забавно — «работой» называли те нудные мучительные часы, когда я ничего не писал.

В каждом еженедельном выпуске «Гранты» присутствовали следующие рубрики: редакционная статья, «Пестрые заметки», «Наше руководство» (биографические очерки о ведущих деятелях Кембриджа), «Новости студенческой жизни», «Театральные записки» и репортажи о спортивных соревнованиях. Все оставшееся место занимали «юмористические» стихи и рассказы.

«Новости студенческой жизни» и спортивные новости поставляли наши специальные корреспонденты. По традиции, им за это полагалось два фунта в месяц. По другой, не менее устоявшейся традиции они за этими деньгами никогда не обращались и никогда их не получали. В мое время традиции свято соблюдались, только однажды некий футболист потребовал свое вознаграждение, которое я и выплатил, стараясь сохранить хорошую мину. Представители руководства сами выбирали биографов. Исключением стал Эдуард Седьмой — в майском номере журнала я его причислил к университетскому руководству как попечителя Кембриджского университетского театра.