И я увидел их. И был слегка разочарован.

Стэнфорд расположен в графстве Беркшир, где раньше нам бывать не доводилось. Мы отправились туда на своем тандеме. Если бы Кен ехал спереди, сзади я бы его не узнал. А потом мы сидели на высоком откосе у реки и болтали ногами. Завидев прохожего, папа спросил, далеко ли до Стэнфорда.

— Около шести миль, — отвечал тот.

Мы продолжали болтать ногами. Показалась повозка.

— Скажите, далеко ли до Стэнфорда? — крикнул Кен, и мы захихикали.

— Мили четыре с половиной, — последовал ответ.

— А тем временем мы все ближе, — заметил папа. — Твоя очередь, Алан.

— Может, хватит? — спросил я.

— Нет, не хватит, — не унимался Кен.

Тем временем из двери деревенского дома вышел мальчик и направился к реке.

— Скажите, пожалуйста, далеко ли…

— Он тебя не слышит, — перебил Кен. — Кричи громче.

Я вскочил на ноги и подбежал к мальчику.

— Ну и сколько? — спросили они, когда я вернулся.

— Не более трех миль, — доложил я.

— Что нам делать? — спросил папа. — Дождемся Стэнфорд здесь или отправимся ему навстречу?

Мы решили, что отправимся навстречу.

Этим вечером в Стэнфорде намечалось грандиозное событие. Чучело самого порочного деревенского жителя деревни должны были сжечь у всех на глазах. Папа объяснил нам значение обряда и — весьма туманно, — чем несчастный заслужил свой позор. Оказывается, он был очень плохим и сбежал от жены. Но если он был такой плохой, возразил я, его жене повезло. Кен не дал мне договорить, заявив, что тот человек наверняка кому-то сильно насолил. Что он имеет в виду? Просто насолил, ему Дэвис сказала. Наябедничал на кого-то. Тут вмешался папа и заявил, что правды мы все равно не узнаем, но, кажется, жители деревни и впрямь очень злы.

Кен сказал, что не допустит, чтобы его чучело когда-нибудь сожгли. Я был того же мнения. Папа согласился, заметив, что для этого мы должны всегда говорить только правду и трудиться в поте лица. Мы не возражали.

Тем не менее, прижав носы к окнам на втором этаже, мы с горящими глазами наблюдали за церемонией. Жители деревни трижды обнесли чучело вокруг луга, причем мужчины стучали в кастрюли и сковородки, женщины кричали, а дети издавали самые разнообразные звуки. Затем они встали в круг, словно для молитвы, наступило молчание, и внезапно к небесам взвился столб пламени…

— Ничего себе! — воскликнули мы одновременно.

Отличное вышло развлечение. Жаль, такое увидишь нечасто.

В Стэнфорде мы мало ходили пешком. Вместе с отрезанными волосами Кена из наших отношений что-то ушло: любовь к приключениям, привычка вставать ни свет ни заря, даже желание не расставаться ни на минуту. Теперь Кен стал гораздо больше времени проводить с Барри, а мне ничего не оставалось, как таскаться за ними. Мы играли в теннис, смотрели, как забивают быка, болтались вместе с деревенскими мальчишками у реки. Теперь мы зависели от Барри, ведь только у него был настоящий велосипед. Однако когда папа отвез нас в Фарингдон и взял велосипеды напрокат, мы с Кеном вновь стали неразлучны, начали вставать ни свет ни заря, шлифуя навыки езды без рук, десятки способов лихо вскочить в седло и прочие трюки, чтобы покрасоваться перед мамой: «Смотри, смотри, как я умею!»