Жену полковника, миссис Уильямс, мать пятерых детей и всего полка, нельзя назвать иначе как «добрейшая душа». Они очень подружились с Дафной и вместе придумали развлечение для войска. В программу они включили (не разбираясь, хочет войско того или нет) небольшую пьесу, в которой должны были играть Дафна и полковничьи дети. Написать эту пьесу поручалось связисту, о чем мне и сообщил мой соавтор. Я сказал, что к вечеру слишком устаю, чтобы писать. Дафна ответила, что сама будет записывать, а мне нужно только раскинуться в кресле и диктовать. Проще простого! Так мы сочинили «пьеску» о принце, принцессе, злой графине (Дафна) и волшебном кольце. Некоторые реплики показались нам смешными, и соавтор по своему обычаю сказал: «Жаль, если это пропадет даром!» Но было непонятно, что можно сделать из одной-единственной сценки в детской пьесе.

— Напиши вокруг нее книгу, — посоветовал соавтор.

— Я еще никогда не писал книг, — возразил я.

— Самое время начать! — был ответ.

И вот я начал диктовать книгу. Батальон к тому времени перевели в Сандаун. Мы с Дафной сняли очаровательный коттедж, где в саду росли вишневые деревья и сирень. Так была написана довольно длинная сказка под названием «Когда-то, давным-давно». По-моему, она неплоха, но ее почти никто не читал и уж точно никто не может сказать, для детей она или для взрослых. Я и сам не знаю. Во всяком случае, сочинять ее было невероятно весело. Мы садились за работу каждый вечер в половине шестого: я в кресле у огня, мой соавтор с пером в руке, склонив над столом темноволосую голову. Дафна записывала, хохотала, ждала, пока я продиктую следующую фразу, и казалось, что война где-то далеко. Мы словно вернулись к прежней счастливой жизни в Лондоне. Я и от организованных посещений церкви себя освободил — по воскресеньям мы долго гуляли по прибрежным утесам. Брали с собой бутерброды, а персонажи книги шли рядом, слушая, как мы решаем их судьбу.

Наконец наступил великий момент, когда последнее слово легло на бумагу. Я думал, что не в состоянии написать больше двух тысяч слов подряд, и вдруг их оказалось шестьдесят тысяч. Моя книга окончена! Пришла весна, и если не считать такого пустяка, как военная служба, я совершенно свободен. Можно взять отпуск. Можно отдохнуть.

Отдохнуть мне не позволили. Неделю спустя мой соавтор сказал:

— Что теперь будем делать?

Делать что-нибудь было необходимо. Нельзя же просто по-дурацки быть солдатом! Что напишем?

Не книгу. Книгу мы уже написали. Может, пьесу? Да, ту самую, полноценную пьесу, которую я собирался сочинить до войны.

Так я написал комедию в трех актах под названием «Вурцль-Фламмери».

В одном из рассказов, напечатанных в «Сфере», я рассуждал о том, как бездарно миллионеры составляют завещания. «Подумайте, насколько веселее, — писал я, — оставить по двадцать тысяч фунтов каждому из пятидесяти знакомых при условии, что все они возьмут себе одну и ту же идиотскую фамилию. Пятьдесят Спифкинсов в одном и том же клубе по твоему капризу!» Эта идея вдруг всплыла у меня в памяти и стала основной темой пьесы. Определилась смешная фамилия: Вурцль-Фламмери. В роли адвоката мы представляли себе Денниса Эди, что великолепно сыграл безответственного священника в «Медовом месяце». Барри, давно обещавший помощь в постановке, прочел пьесу, похвалил, покритиковал и переслал ее Эди. Эди пригласил меня на ленч в «Карлтон гриль», чтобы «все обсудить».