В 1913 году крестница Оуэна Симана, Дороти де Селинкур (для друзей Дафна), согласилась выйти за меня замуж. Оуэн пригласил меня на ее первый выход в свет, и мы подружились, что довольно часто случается в наши дни, а тогда казалось необычным. Я просил ее о помощи, если мне требовалось выбрать подарок для невестки или новый костюм для себя самого, а она звонила мне, если требовался кавалер сопроводить ее на бал. Она смеялась над моими шутками, знала наизусть мои стихи и короткие рассказы из «Панча» еще до того, как мы познакомились, у нее, как видите, было идеальное чувство юмора, а у меня была пианола, от которой Дафну невозможно было оттащить. Так могло бы продолжаться бесконечно.
Однажды мы с ней оказались в обувном магазине.
— Просто ботинки или какие-нибудь особенные? — спросила она.
— Лыжные ботинки, — ответил я с гордостью. — Сегодня великий день.
— А я как раз вчера такие купила.
— Зачем?
— Кататься на лыжах.
— Где? На Хемпстед-Хит?
— В Швейцарии.
— Так и я туда еду!
— Ну, я думаю, мы оба там поместимся. Я еду в местечко под названием Дьяблере.
— Черт возьми, я тоже!
— Как тесен…
— Не произносите этого! Остановитесь в «Гранд-отеле»?
— Да. Так весело! У меня оранжевые брюки.
— А у меня будет красная гвоздика в петлице. Мы обязательно друг друга узнаем. Какая вы, когда вокруг полно других людей?
— Неотразимая.
— Я тоже. Надеюсь, мы друг другу понравимся.
И мы понравились. Когда «вокруг полно других людей», все внезапно меняется. Я сделал предложение в одиннадцать часов утра, в буран. Это было необходимо, потому что в тот день Дафна возвращалась в Лондон, а в Лондоне тоже есть другие люди, от которых, как стало совершенно ясно, я должен ее спасти.
То, что вы сейчас читаете, — автобиография писателя, а не жизнеописание женатого человека. Следующая моя книга вышла с посвящением: «Моему соавтору, который закупает бумагу и чернила, смеется и вообще делает всю самую трудную часть работы». Именно в таком качестве Дафна и сыграет свою роль в этих моих воспоминаниях.
Мы поженились в июне и сняли квартирку в «Эмбенкмент Гарденз», в Челси. Я теперь получал от «Панча» за свои рассказы восемь гиней в неделю — максимальный гонорар для того времени. В виде компенсации за то, что я перестал сотрудничать со «Сферой», владельцы «Панча» подняли мне жалованье до пятисот фунтов. Итак, вместе с двойной оплатой за альманахи и летние номера, а также с учетом понемногу начавших поступать процентов от продажи книг я зарабатывал около тысячи фунтов в год. Мы не нуждались в деньгах и были очень счастливы. За год-два до того я познакомился с Уильямсонами (Ч.Н. и А.М.). Романтическая Алиса Уильямсон взяла с меня слово — когда я влюблюсь или женюсь, познакомить ее со своей избранницей. Итак, вернувшись из Дартмура, где мы провели довольно промозглый медовый месяц, мы пригласили Уильямсонов к чаю, а они в ответ на наше гостеприимство (если можно его так назвать, учитывая перепады кухаркиного настроения) предложили нам для второго медового месяца свою виллу в Кап-Мартене. Приехав туда, мы обнаружили, что предложение подразумевало не только саму виллу, но и штат прислуги, запас еды, винный погреб и даже сигары, и вдобавок рекомендательные письма ко всем в округе, и общество очаровательно сопящего бульдога по имени Тиберий. Вот это действительно потрясающее гостеприимство — но ведь Алиса Уильямсон американка, а для них такие жесты в порядке вещей.