Сейчас я слишком стар, чтобы возмущаться; мне просто смешно.

Сделавшись (по крайней мере так мне казалось) человеком состоятельным, я переехал с Веллингтон-сквер в дом со звучным названием «Сент-Джеймс-парк Чемберс, Ворота королевы Анны», хотя кебмены его находили по адресу «Вестминстер, Бродвей, 31». Название звучное, но неудобств в квартире хватало. В длинную и узкую гостиную можно было попасть, только пройдя через одну из двух других комнат, что приводило к близкому знакомству гостя с хозяйской спальней или ванной, по вкусу. В наши дни подобную планировку трактовали бы как милую непринужденность, но в те времена люди, как правило, не выставляли напоказ свою личную жизнь. Соответственно я решил спать в ванной или, лучше сказать, обустроил себе роскошную спальню со встроенной ванной, а освободившаяся комната стала чем-то вроде библиотеки.

Кен женился и жил в Илинге на двести фунтов в год. Я обедал у них по крайней мере раз в неделю, часто два или три. Пока Мод варила картошку, мы с Кеном закупали продукты — все то, что так радовало нас в Вестминстере: сардинки, язык, консервированные фрукты, лимонад и более взрослый напиток, шерри-бренди. Потом, когда Мод мыла посуду, мы, наевшиеся мужчины, сидели у очага, курили и разговаривали. Иногда Мод нездоровилось, и тогда мы, мужчины, брали на себя заботу о домашнем хозяйстве. Мы подолгу обсуждали с мясником каждый кусок мяса и торговались из-за четырех фунтов ребрышек, а принеся добычу домой, готовили ее, следуя мудрым советам миссис Битон[36]. «Мясо с овощами» торжественно подавалось на стол, и, клянусь, во всей Англии не было лучше еды. Был ли я снова «ведущим», как при восхождении на Напскую Иглу, или просто вообразил это теперь по своей дурацкой привычке? Не помню; вполне возможно, Кен был лучшим поваром. Зато я помню, что сочинил рассказ о таком обеде всего за несколько дней до того, как поступил на работу в «Панч» — и кажется мне, что сочинял по заказу, хоть это и странно. Рассказ я отправил в манчестерскую «Сандей кроникл». К несчастью, в Манчестере (или только в этой газете) есть обычай требовать с авторов отчет с указанием количества слов или строк, за которые следует заплатить. Я прочел свой рассказ в Национальном либеральном клубе (как прав был Уэллс, когда говорил, что членство в этом клубе может мне пригодиться!), а потом специально купил экземпляр газеты, чтобы подсчитать слова. Потом я послал им еще один рассказ, но его напечатали в воскресенье, когда меня не было в Лондоне. Я так и не увидел этого номера, не смог подсчитать слова и в результате не получил денег. При доходе в пятьсот фунтов в год подобные пустяки меня уже не беспокоили, однако если сейчас издатели «Сандей кроникл» надумают перечислить эти деньги с процентами за тридцать два года на счет благотворительного фонда «Отдых за городом для детей», я охотно им позволю.

Еженедельный рассказ в «Панче» оставлял мне много свободного времени, но совсем не оставлял вдохновения для другой работы. Оуэн предлагал использовать это время для серьезных критических статей. То же самое советовал отец. Они, как школьные учителя, считали, что полученное мной образование пропадает зря. По стихам Оуэна сразу было видно, что он знаток античной культуры, а по моим рассказам о крикете ни за что не скажешь, что я способен хотя бы провести подсчет перебежек и отбитых мячей в крикетном матче. А посмотрите на других участников редакционных обедов: Леман в парламенте, Лукас написал биографию Чарлза Лэма, Грэйвз — помощник главного редактора в «Спектейторе». Неужели я не могу, в свою очередь, доказать, что под легкомысленной маской у меня скрываются серьезные принципы, или глубокие познания о кватернионах, или еще что?