– Оставайтесь на месте, – сказал Шотт.

Маллик приблизился, и Джейкоб разглядел, что? у него в руке.

Нож.

– Вы поступаете верно, Джейкоб Лев, – сказал Маллик.

– Этого требует баланс справедливости, – сказал Шотт.

– Это быстро, – сказал Субач.

– Милосердно.

– Необходимо.

– Правильно.

Они надвигались, по очереди сыпля репликами, завораживая его. Джейкоб смотрел на мерцающий новехонький клинок, прилаженный к старой деревянной рукоятке. Он знал, что нож ляжет в руку знакомо и удобно. Джейкоб перевел взгляд на Маю, потом на великанов, потом на лужайку.

Пернат скрылся за деревьями.

– Джейкоб Лев, – окликнул Маллик. – Посмотрите на меня.

Джейкоб выпустил руку Маи.

Троица беспомощно вскрикнула.

Улыбка Маи была горько-сладкой смесью благодарности и разочарования.

– Навеки, – сказала Мая и взмыла в воздух. Рослая троица негодующе завопила и кинулась ее ловить.

Вотще: Мая уже превратилась в жужжащую черную точку, которая проскользнула сквозь огромные неловкие пальцы и восходящими кругами устремилась к свободе. Джейкоб взглядом проводил ее вознесение.

Тишина.

Троица грозно повернулась к Джейкобу, и тот оробел, былыми заслугами, как доспехами, прикрываясь от ее гнева.

Пол Шотт презрительно повел мощными плечами. Мел Субач надул толстые мокрые губы. Майк Маллик шумно фыркнул.

– Вы совершили непоправимую ошибку, – сказал он.

– Мы рассчитывали на вас, – сказал Субач.

– Вы нас подвели.

– Непоправимо оплошали.

– Он такой же, – сказал Шотт. – Совсем как она.

Они окружили его. Скрежетали их зубы, угольями полыхали глаза, множились голоса гневного хора – и вот их уже не три, а сорок пять, семьдесят один, двести тридцать один, шестьсот тринадцать, восемнадцать тысяч, тысяча тысяч голосов, грозный гудящий хор, двенадцать на тридцать, и еще на тридцать, и на тридцать, и на тридцать, и снова, и снова на тридцать, и на триста шестьдесят пять тысяч мириад…

Джейкоб спаял располовиненное сознание и самостоятельно поднялся.

Орды певчих сгинули, и осталось лишь трио немолодых копов в дурно сшитых костюмах и дешевых галстуках.

Седые пучки над ушами Маллика. Обтянутое рубашкой пузо Субача. Шотт выставил руки, словно Джейкоб в праведном негодовании вот-вот всех изничтожит.

И сказал Джейкоб:

– Прочь с дороги, будьте любезны.

Он прошел сквозь шеренгу здоровяков и поднял с земли дробовик.

– Вы не ведаете, что натворили, – откликнулся Маллик. – Не ведаете.

Джейкоб дослал патрон в ствол:

– Зато знаю, что делаю.

В саду было безветренно, сумрачно и тихо. Перед глазами еще плыло, но к прежним органам чувств словно добавились новые: Джейкоб улавливал возню букашек в земле, шорох испуганного зверька, притаившегося в кустах, чуял живую душу всего сущего.

Вдоль солдатского строя деревьев он крался на хрип тяжелого дыхания, слышного в фиговой рощице.

Силуэт в водянисто-серой ауре сидел на земле, привалившись к стволу.

Джейкоб вскинул дробовик:

– Лечь и не двигаться.

Пернат не ответил. Мертвый, что ли? Джейкоб подошел ближе. Нет, жив: аура трепещет в такт прерывистому дыханию.

– Мордой в землю, – приказал Джейкоб. – Выполнять.

Пернат поднял голову, вздохнул. Потом рука замахнулась, тело нырнуло вперед и Джейкобу в бедро вонзился стеклянный осколок.