— Мне трудно ответить на ваш вопрос, господин Томулайнен, — откровенно признался я. — Трудно потому, что не имею чести лично знать товарища Брежнева, хотя… у меня, конечно, есть свое собственное представление о нем. Повторяю, свое личное! Приблизительный образ Брежнева.

— Но это и есть то самое, что я хочу от вас услышать! — живо и даже, как мне показалось, обрадованно произнес Томулайнен.

— Тогда, значит, так… — медленно, стараясь наиболее точно выразить свои ощущения, начал я. — Во-первых, мне кажется, что он такой, каким должен быть человек в его положении. На посту лидера великой партии и социалистического государства.

— Человек на своем месте! Вы это имеете в виду?

— Это тоже немало, вы согласны?

— Конечно, — сказал Томулайнен, — но все же… Вы извините за это «пиратское» интервью… Каково, по-вашему, его главное качество? Основная черта характера?

Я подумал и ответил:

— По-моему, доброта. Активная доброта.

— Доброта плохо сочетается с политикой, господин Воронов! Во всяком случае, не часто. Политик — я так думаю — прежде всего есть политик.

— Отчего же? Политический деятель при прочих равных условиях может быть крутым, жестким, жестоким даже. А может быть и добрым. Правда, чтобы оставаться добрым, требуется много душевного мужества, твердости, непримиримости…

— Вы говорите парадоксами, господин Воронов.

— Отнюдь нет. Власть нередко портит даже хороших, добрых от природы людей. Делает их элитарными, то есть обособленными и сплошь да рядом жестокими. Не помню, кто это когда-то сказал: сначала человек берет власть, потом власть захватывает человека. Парадокс, конечно. Однако нести громадный груз ответственности и не растратить при этом душевности по плечу не всякому. Я имею в виду душевность, свойственную настоящему коммунисту, рождаемую чувством долга и требовательностью к себе.

— Что же сформировало господина Брежнева как руководителя именно такого типа?

— Партия, идеи коммунизма. Только не «вообще». Как бы это лучше сказать… в повседневном, что ли, в конкретном историческом и человеческом бытии. Брежнев был рабочим, был солдатом. Он прошел войну от первого до последнего дня. Его принципы выдержали проверку огнем и закалены в том же огне. Может ли кто-либо ненавидеть войну больше, чем тот, кто сам испытал на себе этот испепеляющий кошмар?

— Война испепеляет и души, ожесточает людей, — осторожно вставил Томулайнен.

— Это смотря чьи души. Души борцов за правое дело не ожесточает даже война. Более того, она делает их добрее в высшем смысле этого слова.

— Опять не угонюсь за вашей мыслью…

— Да, конечно, — согласился я, — уследить за ходом моих мыслей, по-видимому, нелегко. Отвечая вам, я ведь одновременно пытаюсь уяснить кое-что для себя самого, Так сказать, размышляю вслух… В самом деле, пародоксально в огне разрушения думать о грядущем созидании. Но это было действительно так. Хочу напомнить вам, что Леонид Брежнев и на фронтах оставался политическим руководителем — комиссаром, а это люди особого склада…

— Какова все-таки основная профессия господина Брежнева? — спросил Томулайнен.