– Тётя, а вот если бы у дяди Бру... у твоего брата, положим, было видение про кого-нибудь, что бы это значило?

В дальнем углу тётя Пепа подбирает детские трусишки, затем вытягивает у сына из-под кровати целую коробку ракушек, потом находит под окном сандалину и сосредоточенно ищет вторую (она за дверью)... Что-то мне подсказывает, что тётя не собирается отвечать на мой вопрос.

– Тётя...

– Мира, нам надо подготовиться к приходу Гузманов. Сегодня у Исабелы важное событие. – И губы в ниточку.

Только открываю рот возразить, как...

– Мира, ну. – И над головой у тёти снова собирается тучка, которая темнеет и тяжелеет на глазах. Не хочется, конечно, тётю расстраивать, но ведь мне надо разобраться.

– Я всё понимаю, но если, скажем, чисто теоретически... – Не могу, не могу заставить себя на неё взглянуть. Да и она на меня не смотрит. Она застыла у окна с какими-то мальчиковыми шмотками в руках. Набираю в грудь побольше воздуху, и: – Если бы он увидел тебя в видении, это было бы скорее хорошо?

– Это было бы ужасно! – раздаётся из коридора.

От резкого возгласа мы с тётей подпрыгиваем на месте.

– Феликс! – удивляется тётя Пепа. Дядя Феликс стоит в дверях, и вместо привычной улыбки на его лице серьёзное выражение. Тётя буравит его взглядом.

– Ей нужно знать, Пепи, – отвечает он на её взгляд. – Она обязана знать. – И дядя опускается на бывшую кровать сына. – Он ведь всё испортил.

В мыслях мелькают песчаные дюны, голые скалы, пыль, крысы...

– Как это, испортил?

– Ну, он...

– Феликс, о Бруно мы не говорим! – И тётя Пепа сильней прижимает к груди сандалики и трусишки.

– Он может пробраться в твоё сознание, – продолжает дядя, – показать тебе кое-что ужасное. Ну а потом – бах! – и готово.

– Феликс! О Бруно. Мы. Не говорим! – Бедная моя тётя, она уже доведена до грозового состояния. И всё-таки мне надо знать!

– А что, если не поймёшь, что он тебе показывает? – спрашиваю у дяди.

– А вот лучше бы понять, потому что оно за тобой придёт!

ПОПРАВЛЯЮ В КОРИДОРЕ ярко-розовую бугенвиллею над дверью, и вдруг что же я слышу? Имя, которое мы не произносим! Кто это о нём разговаривает? Тихонько выглядываю на галерею. Если это услышит бабушка, она жутко расстроится. Не надо её до такого доводить. Осторожно иду по галерее, и вдруг – раскат грома. Так это тётя Пепа?..

Бегу на шум. Ну и конечно же, он из комнаты Мирабель. Когда уже она наконец образумится? Заглядываю одним глазком в дверь детской – сестра сидит на кровати, перед ней разбросано какое-то барахло из мочилы, и мочила, конечно, грязная прямо на покрывале. С ней в комнате тётя Пепа, говорит, а через слово – гром или молния. И дядя Феликс тут же, время от времени что-то вставляет.

– О Бруно мы не говорим! – грохочет тётя Пепа.

Тогда зачем упоминать это имя? Надо бы успокоить тётю, а то вдруг бабушка услышит. Только обнаруживать себя тоже неохота, всё-таки я же у нас примерная внучка, мне не положено в такое вмешиваться. Я бабулю не расстраиваю. Я никого не расстраиваю.

– А на нашу свадьбу, а? – завывает тётя. – Феликс, ты помнишь, любовь моя?