— Пейте, пейте, дети, — повторяла хозяйка.

Посредине стола лежала моя газета, развёрнутая на месте фотографии сыновей. И мать смотрела на эту фотографию не отрываясь. Я заметил, как трясутся её морщинистые щёки вместе с подбородком и трясутся её руки, с трудом удерживая чашку, а сама она сдерживается, чтобы не заплакать. Она закрыла лицо руками, старик увёл её в другую комнату, мы встали из-за стола.

— После этой заметки, — сказал старик, — от них не было вестей, а времени прошло порядочно.

— Мой папа тоже не писал, его сбивали, — сказал Вовка, — а потом как стал писать, только читать успевай.

Старик с нами вышел за порог, попрощался со всеми за руку.

— А ведь что же получается, ребята, — сказала на улице староста, — неизбежно им придётся после нас делать генеральную уборку. Наследили всем классом и выпили весь чай.

— Отстань ты со своей уборкой, — сказал Вовка, — при чём здесь чай, неужели ты не понимаешь, что у них тревожное состояние. Мы им больше нужны в миллион раз, чем генеральная уборка.

— Обсудим всё, наметим, — сказала староста, — и постараемся их чаще навещать всем отрядом.

— Можно навещать и в одиночку, — сказал я.

— Кто согласен в одиночку? — спросила староста.

— Все согласны, — сказали ребята.

Хлеб по карточке на СЕГОДНЯ мы съели ПОЗАВЧЕРА, а хлеб на ЗАВТРА — ВЧЕРА. Дадут ли мне на ПОСЛЕЗАВТРА? В других магазинах и на завтра не дают. Нигде вперёд не дают, а здесь, в ларьке у пристани, на ПОСЛЕЗАВТРА.

На левой ладони вчерашний номер очереди, а на правой — сегодняшний. Пишут на ладони чернильным карандашом, чтобы очередь не потерять. Всё сейчас по карточкам. Только на рынке продукты без карточек у спекулянтов, да где у нас такие деньги. На хлеб можно вещи менять, да нам менять нечего. Давно всё поменяли.

— На послезавтра дают?

— Если бы не давали, не стояли бы, — отвечают из очереди.

— Везде стоят, — говорю.

— Какой у тебя номер?

Я показал.

— Где ж ты такие номера видел?

— Какие?

— Большие.

— Аа-а… значит, дают.

Подошла моя очередь, и хлеб кончился.

— Карточки не потерял? — беспокоится мама.

Страшное дело — карточки потерять. На месяц хлеба не увидим, не то что на послезавтра. Не такой уж я растяпа, чтобы карточки терять.

— Как-нибудь продержимся, — говорит мама, — а завтра нам хлеб дадут на ЗАВТРА.

— А что мы будем есть сегодня?

— Поедем в гости к тёте Сона, — сказала мама.

Сона Ханум, мамина подруга, жила в Бильгя. В селении Бильгя у тёти Сона огород, свой виноград и разные фруктовые деревья. Много овощей, а лепёшки они пекут сами. Я наелся и подумал: как жалко, что человек не может один раз наесться, чтобы потом долго не хотелось.

Сбегали к морю после обеда, но купаться не стали. У воды лежал мёртвый тюлень, раскрыв пасть. Зубы как у собаки. «Дяниз ит» зовут его здесь — «морская собака». Схватит за ногу морская собака, и не вылезешь. Мама часто приносила копчёную тюленину, и мы ее ели. Бывает же такое: ешь и не знаешь, что это морская собака.

— Да, не всегда здесь спокойно, — сказала тётя Сона, — в шторм волны доходят до дома. Иногда огород заливают. Даже тюленя выбросило.