Бруно М. прочел первую часть. Он в восторге, говорит, что получилось на редкость увлекательно, побуждает меня продолжать и смущенно признается, что порой отождествлял себя с Гитлером.

Что и требовалось доказать.

Пьер С., мой издатель, подтверждает, что я могу продолжать. Он только просит меня подсократить сеансы у Фрейда, а также сексуальную инициацию со Стеллой – я не против. Люблю писать лишнее, чтобы потом отсекать ненужное. Я понимал, что многословен, но не хотел сдерживаться: как знать, не притаилась ли лучшая идея в конце плохого абзаца? Чтобы подрезать дерево, оно должно подрасти.

Странно: я описываю рождественское перемирие в окопах 1914-го и одновременно мы празднуем Рождество здесь, в Ирландии.

На всех проигрывателях в доме я кручу без остановки «Святую ночь», потом тащу всех к пианино, чтобы спеть. Каждый поет на своем языке, кто по-французски, кто по-английски, кто по-испански… Та же сцена, что в 1914-м.

Я полон нежности – нежности смутной, нежности пьяной. Я целую живых, и часть моих поцелуев достается мертвым. Я целую все человечество.

Война. Я не люблю ни фильмов, ни книг о войне, в армии отслужил кое-как и вдруг ловлю себя на том, что меня увлекла жизнь на фронте, в окопах, в страхе. Никогда бы не подумал, что буду с таким удовольствием сочинять это двойное повествование. Я воспринимаю мир на слух и описываю бои через звуки. Я впечатлителен и восприимчив и пытаюсь найти прозу ритмизованную, синкопированную, созвучную действию.

Исключительное счастье доставляют мне эти страницы. Неужели мне не хватало этого опыта, а я и не подозревал?

Я дописался до галлюцинаций.

Вчера, идя по улице с моими племянниками, я услышал свист и закричал:

– Ложитесь!

Они посмотрели на меня озадаченно. Мимо проехал велосипед.

А мне почудилась шрапнель.

Война? Две войны. Две возможности войти в нее и из нее выйти.

Адольф Г. проживает войну как помеху: она прерывает его карьеру артиста, она лишает его индивидуальности, превращая в пушечное мясо. Он вернется с нее с отвращением в душе, пацифистски настроенным, аполитичным, влюбленным в современность и новизну, чтобы попытаться забыть. Типичный представитель 1920-х годов.

Гитлер проживает войну как свершение: она его социализирует, отведя ему роль, она дает ему модель идеальной организации жизни коллективной, ибо тоталитарной. Он вернется с ностальгией в душе, воинственным, политизированным, жаждущим реванша, чтобы смыть позор поражения. Тоже типичный представитель 1920-х годов.

Сестра Люси – подарок, который я сделал Адольфу Г. – но и себе тоже. Улыбка. Свет. Вера.

Плакал весь день, сочиняя прощальное письмо Адольфа Г. друзьям из госпиталя.

Он очеловечивается.

Я начинаю чувствовать себя лучше.

Но главное облегчение – я смог наконец написать в книге о дружбе… Да, я тоже. Как Адольф Г., сказать это, прежде чем умереть.

Значит, и я мог бы умереть этой ночью…

Я доволен, что решил сделать одним из героев историческую личность доктора Форстера, врача, практиковавшего гипноз на раненых, которого нашли «покончившим с собой» в Швейцарии, после того как он пригрозил обнародовать досье Гитлера, избранного канцлером.