Наконец медленно открывается массивная бронированная дверь, и в кабинет, шаркая ногами, медленно входит Гитлер. Взгляд колючий и недоверчивый. Левая рука, неестественно согнутая в локте, слегка подергивается.

Все встают и приветствуют фюрера. В ответ он вяло поднимает руку, заводя ее куда-то за плечо. Медленно и тяжело усаживается за стол.

Фельдмаршал Кейтель раскрыл было папку и вставил монокль, но Гитлер останавливает его:

— Молчите. Вы обещали в этом году отбросить русских от Днепра на восток, а сами откатываетесь за Вислу. Мне надоело слышать об этом, Кейтель. Геринг, вы говорили, что Лондон будет стерт с лица земли. Рейхсминистр вооружений Шпеер, вы еще в мае обещали мне довести выпуск ракеты Фау-1 до пяти тысяч, а Фау-2 —до девятисот ежемесячно. Мы сократили производство военных кораблей, чтобы вы не нуждались в металле; у вас десятки тысяч рабов… Может, мало? Гиммлер, дайте ему еще. Гиммлер, чем занимаются ваши Каммлер и Вольф? Кто кого обманывает? Вы заверяли меня, что с саботажем на заводах покончено навсегда. Так почему же пятьдесят ракет из ста взрываются в воздухе?.. Молчите?.. — После паузы продолжает: — Русские выдохлись. У них больше нет резервов. Коммуникации их растянуты… Фон Хорн, вы должны задержать их на Висле. У вас, Шпеер, будет достаточно времени, чтобы закончить оснащение нашей армии «оружием возмездия». Геринг, передайте Гиммлеру еще сто… нет, двести лучших пилотов люфтваффе! Они поведут ракетоносцы и обрушат новые, сверхмощные бомбы на промышленные центры России, Англии и Америки! Мы заставим содрогнуться весь мир! Весь мир!

Начав глухо и вяло, Гитлер постепенно взвинчивает себя, все больше распаляется. В глазах зажигается фанатический блеск, он вскакивает и грозит сжатым кулаком, как прежде на массовых выступлениях. Только левая рука, все так же неестественно согнутая в локте, бессильно висит, слегка подергиваясь…

Серое утро над серыми, прокопченными домами столицы «тысячелетнего рейха». Видны следы бомбежек. По улицам движутся колонны войск. Лица немолодых солдат усталы и сосредоточенны, мальчишки шагают гордо вскинув подбородки, перетянутые ремешками касок над тонкими шейками, торчащими из мундиров.

На тротуарах редкой цепочкой стоят прохожие, в основном женщины. Некоторые тянут руки в фашистском приветствии.

На перекрестках застыли шуцманы в высоких касках и прорезиненных, блестящих от влаги плащах.

Шпик провожает пристальным взглядом молодого, хорошо одетого человека лет тридцати с небольшим. Мужчина такого возраста в штатском вызывает подозрение на улицах Берлина. К тому же он не глазеет на войска, а деловито шагает по тротуару. Около дома № 10 по Фридрихштрассе, у дверей которого висит скромная вывеска частной зубоврачебной клиники доктора Курта Фрибе, он на мгновение задерживается, потом входит в подъезд.

Пока он поднимается по лестнице на второй этаж, с улицы доносится мерный стук солдатских сапог.

Дверь ему открыла пожилая медсестра в крахмальной наколке на седых волосах.

— Доктор ждет вас, господин инженер, прошу.

— Брр, — ежится гость и входит в зубоврачебный кабинет. Пожилой грузный человек в пенсне указывает на кресло.