Как Сергей Петрович понял из сбивчивых и едва понятных объяснений – такие вот порки, наказывающие за истинные или мнимые провинности, Жебровская начала устраивать сразу после завершения путины, как только волчиц перестали привлекать к тяжелым работам. Помимо порок розгами или плетью, она практиковала лишение провинившихся одежды и обуви, чтобы наказанные не могли пойти и пожаловаться в Большой дом. Хотя им это даже и в голову не приходило. Какое там жаловаться – Волчицы и их дети боялись, что если шаман узнает о том, что они такие плохие и ленивые работницы, то наказание будет только увеличено, ведь об этом им сказала сама «госпожа Марин», ведь именно так требовала себя называть Жебровская.

Надо ли говорить, что работа в столярной мастерской была сорвана, как и та трудовая деятельность, которой должны были заниматься волчицы. Большой гурьбой все участники утреннего происшествия направились к Большому Дому, гоня перед собой бледную от боли и страха Жебровскую. Плечо ее уже было перевязано*, но все еще сильно кровоточило. Куда делось все ее демоническое великолепие… Теперь у нее был вид драной кошки, которой как следует наподдали. Хвостатую плетку нес Валера, брезгливо держа мерзкое орудие двумя пальцами, словно жабу.

Примечание авторов: * там, где имеет место быть пилорама, а также тяжелые и острые предметы обязательно должны быть и перевязочные средства.

Петрович понимал, что на промзону нужно назначить нормального коменданта, который будет вести себя по-человечески, а не как дорвавшийся до власти маньяк-садист. Было у шамана несколько кандидатур, и одной из них являлась пара Ролан и Патриция. Конечно, их придется проверять, а самих волчиц интенсивнее вовлекать в общую жизнь племени, но это все вопросы решаемые. Нерешаемым вопросом было то, что сейчас делать с подраненной Жебровской. Если бы Валера попал ей в грудь или в горло, то после некоторых охов и ахов труп можно было бы кинуть в реку, списав дело в архив. Но парень оказался слишком гуманен, оставив стерву в живых; и это при том, что ни к чему, кроме изгнания или смерти, приговорить было нельзя. «Нанесение побоев» и «легкие телесные повреждения» – это ерунда по сравнению со статьями «злоупотребление доверием» и «превышение должностных полномочий». Или все-таки попробовать перевоспитать эту ненормальную? Людоедки трудом перевоспитались – так может, и на эту подействует, правда в этом варианте придется ждать, пока у нее заживет раненое плечо. Но так далеко Петрович не загадывал, потому что в этом деле будет важно как мнение каждого члена Совета Вождей, так и настроение по этому поводу племени в целом.

1 декабря 1-го года Миссии. Пятница, Полдень. Дом на Холме.

Люси д`Аркур – бывший педагог и уже не такая убежденная феминистка

Кажется, в моем лице русская докторша обрела хорошую приятельницу, которой ей здесь раньше явно не хватало. По интеллекту мы были примерно равны, кроме того, могли считаться коллегами. Нам всегда было что обсудить, и порой дело доходило до горячих споров – но я уже была совсем не той воинствующей феминисткой, что раньше, и потому в большинстве случаев предпочитала соглашаться со своей начальницей. Первое время, не в силах выговорить ее имя так, как это принято у русских – то есть вместе с отчеством – я обращалась к ней «госпожа Марин», каждый раз видя, как она морщится от такого обращения, пока однажды она не сказала мне: «Знаешь что, милая моя… Все господа остались в Париже. Называй меня просто Марина, ладно?». О, это был жест, которого я не могла не оценить. Он означал, что мы с ней равны, и лишь условно делимся на начальника и подчиненную.