Топором хозяин махал, видно, давно: бушлат валялся рядом, рубаха на Митрофаныче была расстегнута до пупа, из-под нее выглядывала волосатая грудь.

Я остановился в сторонке и некоторое время наблюдал за чужой работой. Приятно смотреть, как люди работают с удовольствием и без раздражения. Для Москвы это редкое зрелище. В столице большинство жителей просыпается с мыслью, что кругом одни уроды. На улице, в транспорте, на работе. Начальник полный урод, да и работа уродская, и надо только успеть урвать свой кусок. Да чего кривить душой: у меня самого и работа уродская, и начальник козел еще тот. Ну, во всяком случае, прежде так было.

Митрофаныч хакнул в последний раз, легко загнал топор в колоду, на которой колотил поленья и подошел ко мне.

— Утречко доброе.

Я кивнул. Глядеть на полураздетого Митрофаныча было холодно. Тот улыбнулся.

— Да хорошо же! Об одном только жалею — курева нету. И табака нету. Мне б хоть кустик, уж я бы рассадил. А нету.

С куревом в самом деле была беда. В первое время после пробуждения везунчики находили старые, насмерть пересохшие сигареты, сохранившиеся только за счет полиэтиленовой пленки, что обтягивала пачку, а потом еще и блок. Курить такие сигареты было противно. Даже табаком это назвать язык не поворачивался, но вскоре и такого курева не стало.

Я без никотина мучился не очень долго, а для многих это стало серьезной проблемой. За время нашего путешествия я повидал немало людей, страдающих без табака. Чего они только не пытались курить!

— Сам-то не куришь?

— Курил.

— А теперь не хочется?

— Обычно нет. Но иногда — зверски.

Митрофаныч хитро прищурился.

— Сейчас бы покурил, а?

Я кивнул. Настроение для пары затяжек было подходящим. Хозяин хлопнул меня широкой ладонью по плечу.

— Ты не обижайся, Серега, но не твоя эта девка. И зря ты из-за нее переживаешь. Брось. Пользует она тебя. С самого первого дня пользует.

От этих слов курить захотелось еще больше.

— Ты откуда знаешь? — грубовато поинтересовался я.

— Тык видно же, — удивился Митрофаныч. — Так что бросай. Чем быстрее, тем лучше. Тебе ж легче будет.

— А если я ее люблю? — набычился я.

— А ты любовь с влюбленностью не путаешь? — прищурился хозяин. — Если влюблен, то раньше бросишь, раньше переживешь. А если любишь, то…

Он неожиданно замолчал и пошел за бушлатом. Я поплелся следом.

— Что?

— Ничего. Тогда трандец тебе, Серега. Потому что не твоя это девка. И никогда твоей не будет.

Митрофаныч накинул бушлат на плечи, выдернул из колоды топор.

— Жрать хочешь?

Я помотал головой. Последнее, что мне сейчас хотелось, это есть.

— Тогда бери тележку. До леса сходим.

— Зачем?

— За дровами.

— Так есть же, — я окинул взглядом поленницу. — Много.

— Городской, — фыркнул хозяин. — Запас карман не тянет. Топить-то постоянно надо, а то околеем. Сейчас запас поболе сделаем, потом хату тебе подыщем. Если ты всерьез остаться решил, то, поди, захочешь своим хозяйством обзавестись. Или ты передумал?

— Не передумал.

— Тогда бери тележку, — подмигнул Митрофаныч.

До леса шли молча. Мне было не до разговоров. Митрофаныч тоже в душу не лез и с лишним трепом не приставал. Я вообще заметил за ним манеру не цепляться без надобности и говорить метко и ненавязчиво.