В темноте ее прочесть невозможно.

Красавчик утыкается лицом в ладони и стонет:

– Тво-ю-ма-а-а…

Зрители услышат только протяжный жалобный звук.

– Помогите! – орет Красавчик. – Возьмите меня отсюда!

Вокруг – полная темнота и тишина. Естественные ночные звуки смолкли, обдумывая и отвергая его мольбу.

– Ну, пожалуйста! – говорит Красавчик, и у него начинают литься слезы. Он вслепую идет к оператору. – Заберите меня отсюда, пожалуйста!

Он вот-вот дотронется до оператора.

Этого допустить нельзя.

Крошечная лампочка под камерой включается. Красавчик застывает на месте. Свет тусклый, но его достаточно, чтобы вырвать из темноты фразу, напечатанную прямо под объективом. У Красавчика вырывается рыдание, и он чуть не падает на колени.

– Ад тенебрас деди! – говорит он прерывающимся голосом.

Экран становится черным.

Возникает ведущий, с ухмылкой привалившийся к наружной стене дома. Руки он засунул в карманы.

– Минус один! – объявляет он.

Ответвления дороги стали попадаться чаще, как и фермы. Я по-прежнему не вижу людей: тут только я и камеры. Масштаб этого шоу меня потрясает.

Нас не предупреждали, что мы будем передвигаться по населенным районам, пусть даже по сельским.

Нас вообще о многом не предупреждали.

Уголком глаза я замечаю движение. Моментально понимаю, что это двигается животное. Я поворачиваюсь в сторону белого домика, почти заслоненного лиственными деревьями. Коричневатое пятнышко исчезает за домом. Мне следует идти дальше. Меня это не должно интересовать. Вот только какие-то вчерашние открытия прибавили мне нахальства или бесшабашности.

Я осторожно прохожу по дорожке на газон перед домом, а потом заглядываю за угол и щурю глаза.

Три кошки отшатываются от меня и шипят. С рыжими подпалинами, белая и почти целиком черная. Кажется, на белой ошейник: на шее что-то розовеется. Я шагаю к ним. Пятнистая запрыгивает в открытое окно дома. Две другие убегают на задний двор.

Любопытство тянет меня к окну. Я заглядываю внутрь. Спальня со стенами фисташкового цвета. По сливочно-белому ковру разбросаны плюшевые игрушки и яркая одежда. Не могу разобрать деталей постеров, в большом количестве украшающих стены, но два вроде каких-то групп, а третий я узнаю: это романтическое кино про оборотней, шедшее в прошлом году.

Кошка выскакивает из-под кровати и идет по смятому покрывалу. Она наблюдает за мной, а я наблюдаю за ней. А потом она подползает ближе и наклоняет голову. Потом голова поднимается и снова наклоняется. Похоже, кошка ест. Я несколько раз моргаю, чтобы лучше сфокусироваться. Точно, она ест. Всмотревшись, я различаю ее пищу: бледная, раздувшаяся рука с темными ногтями. Кошка вгрызается в кисть между большим и указательным пальцами и отрывает кусок мяса, которое не кровоточит.

Несколько секунд я потрясенно на это смотрю, застыв на месте.

Это не рука. Не рука. Конечно, это не рука. Я знаю, что это не рука, но мне надоело убеждать себя в очевидном. Мне надоело не чувствовать, что это очевидно.

Я закрываю глаза и дышу – медленно. Пора перестать реагировать на их выходки.

Я открываю глаза и отворачиваюсь. Шагаю прочь. Когда спустя несколько минут я снова замечаю какое-то движение, то не хочу с ним разбираться. Я поставила себе шоры: вижу только широкую дорогу и иду по ней за поворот, через деревья.