– Клянусь, это правда… больше я вам ничего не скажу.

Федор Басов обернулся к замершим в растерянности медсестре и охраннику Ангеловых дач:

– Как фамилия больной из двести восьмой?

– Но вы же сказали, что вы родственники… и что вы из полиции, – пролепетала медсестра.

– Фамилия? Кто ее сюда положил?

– Сын, только он не приезжает, но плата приходит по всем счетам регулярно. Ее фамилия Цыпина Кармен Григорьевна… а сына зовут… Я сейчас посмотрю на компьютере.

Она побежала на рецепцию – по коридору и вниз, на первый этаж, Катя и охранник за ней. Басов волок следом упиравшегося Лаврентия Тихвинского.

– Вот она, тут, в списке поступивших, – медсестра нашла нужный файл в компьютере на рецепции. – Поместил ее к нам сын Эдуард Цыпин. Здесь его московский адрес. И скан-копия его паспорта, у нас тут такие правила, вот его фото. – Медсестра с изумлением воззрилась на Лаврентия Тихвинского: – О боже… это ВЫ?

Тускло, а потом болезненно ярко вспыхнул свет, и Шуша, облепленная тьмой, как липкой паутиной, на мгновение ослепла. А затем, когда глаза привыкли, поняла, что этот подвал – другой, не такой, как в их доме.

Она боялась, не знала, куда смотреть – на труп-кокон в полиэтилене на полу или туда, в самый конец, где лестница и железная дверь.

Вот ее открывают, лязгая засовами.

Шуша, звеня кандалами, поднялась на ноги. Ее все еще мутило, голова кружилась, и все плыло и качалось: стены, пол, лестница и те, кто вошел в подвал.

Принц Фортинбрас…

И еще один… принц Фортинбрас…

Двое…

Один остался стоять шагах в пяти, а второй приблизился вплотную.

Зеркало в танцклассе, пылинки, пляшущие в луче солнца, Воробьевы горы, черная «Волга», «Эдик, я люблю вас…».

Как он умирал, кончая… Она все еще помнила, как они умирали вместе, задыхаясь от страсти и поцелуев.

А теперь его полная копия, его двойник… или брат-близнец смотрел на нее пристально и оценивающе.

– Подойдет, брат.

– Помни, она мне нравится, я люблю ее.

Шуша вздрогнула: что он такое говорит?

Эдуард Цыпин повернулся к брату Владимиру Галичу:

– Ты слышал? Помни.

– Я не против, брат. Но каждый из нас чем-то жертвует в этом деле. Лаврентий верой и бессмертной душой, – Галич усмехнулся. – Я деньгами, всем, что ставят в покер на карту. Ты любовью, привязанностью.

– Что происходит? – сипло спросила Шуша. – Эдик… ты… вы что? Кто это такой? Твой брат? Где я?

– Ты у меня дома. Помнишь, ты всегда хотела приехать ко мне. Переехать совсем.

– Меня тошнит.

– Скоро пройдет. Это смесь кокаина со снотворным, прости, все, что было под рукой там, в туалете, извини. Вырубает моментально, и память играет в прятки, но потом все проходит.

– А это что? – Шуша показала на…

Нет, не на труп Желябовой, на свои кандалы, на цепь.

Удивительное дело, увидев его рядом, она странным образом успокоилась. Тоскливый ужас отступил и сменился… какое странное чувство… Их двое…

Тот, кого она любит, только что сказал, что тоже любит ее. А второй… другой… сказал, что «она подойдет».

– Это… привязь, поводок. Как тебя тут еще удержать?

– Я не понимаю, Эдик, пожалуйста…

– Как тебя еще тут удержать, если ты откажешься? У нас уже были печальные прецеденты, – Эдуард Цыпин не глянул на труп в полиэтилене, он смотрел на Шушу. – Раньше. Никто этого не хотел. Мы с братьями уж точно этого не хотели, но так вышло. И теперь принимаем такие вот меры предосторожности – как в фильме про маньяков, – похищение, подвал, цепь.